Dum spiro, spero
Чудесный циничный Бенаквиста, убивающий всех героев своих коротких зарисовок, написал чудесный нециничный рассказ про гангстеров, а я к ним питаю нездоровую слабость, да)
Два героя в бесконечностиДВА ГЕРОЯ В БЕСКОНЕЧНОСТИ
— Стачис… статис-тические данные свидетельствуют, что шестеро французов из десяти используют в обычной речи всего 1500 слов…
— Ну и?..
— Скажи, Бике, а что это за штука такая — стачис… статис-тические данные?
— Кончай называть меня Бике![26] Во-первых, выбрось на фиг эту газетенку, у тебя от чтения только башка разболится. Во-вторых, я тебя сто раз просил сминать пустые пивные банки, чтобы не путать их с полными.
И зачем я только это сказал… Он привстал с заднего сиденья, ухватил свою банку из-под Heineken, стиснул ее в мощном волосатом кулаке и в один миг превратил в плоскую зеленую аскариду. Которую и швырнул в море песка, скрипевшего под нашими колесами. И какого хрена я забыл на сиденье эти «Виллербанские ведомости». С Гробером никогда не знаешь, откуда на тебя свалится опасность. Последний раз это случилось, когда я оставил его один на один с морскими ежами.
— Статистические данные, — объявил я, свернув на красивую прибрежную полосу, — это расчеты, которые объясняют нам, как устроен мир. То есть это исследования, основанные на опросах населения. Например, таким образом можно узнать, что один француз из трехсот рождается дауном.
— Но как же это можно подсчитать, Бике?
— Достаточно увидеть твою морду в битком набитом вагоне метро. Не смей больше называть меня Бике! При этих подсчетах используют чертову уйму всяких трюков. Вот тебе, небось, случалось играть в спортлото? Ну так теперь уже доподлинно известно, что у тебя имеется всего один несчастный шанс из нескольких миллиардов угадать шесть верных номеров.
Мой пример явно поразил его, потому что вслед за этим последовало долгое молчание, такое глубокое, что я явственно слышал, как у него в башке скрипят шарики, осваивая эту неприятную истину. Потом он огорченно сказал:
— Значит, эти стачис-тистические данные говорят, что я никогда не увижу пальмовые рощи, чьи прихотливые тени кружевом ложатся на животы вахине.[27] И, значит, из-за этих ста-чис-тистических данных я никогда не нырну в теплые воды южных морей, чтобы собирать кораллы и ловить мероу.[28] И это они будут виноваты, если мне никогда не доведется попробовать Welcome-коктейль с Кюрасао, поданный в кокосовой скорлупе официантом в белой куртке? Вот оно что такое — эти стачистистические данные!
Изливая на меня этот поток речи (категорически не сочетавшийся с обычным лексическим потенциалом Гробера), он возил по взмокшему лбу, в такт своим словам, запотевшей от холода пивной банкой, только что извлеченной из сумки-холодильника.
— Я гляжу, ты начитался рекламных проспектов. Не переживай, ты ведь все равно боишься летать на самолетах.
— Да, я боюсь летать на самолетах.
Ну вот, именно в этом случае статистика нам и доказывает, что ты круглый дурак, потому что у тебя всего один шанс из нескольких миллиардов попасть в авиакатастрофу. То есть можно сказать, что у тебя так же мало шансов выиграть в лото, как разбиться, выпав из самолета. И все-таки играть ты играешь, а летать не летаешь. Скажи, где тут логика?
Говоря это, я завидел вдали какие-то мечущиеся расплывчатые пятнышки. Несмотря на приличную скорость и слепящее солнце, мне удалось различить двух обнаженных людей. Они бегали друг за другом у самой кромки воды, один размахивал ружьем для подводной охоты. И у меня возникло чувство, что слово «логика», произнесенное секундой раньше, несколько изменило свое значение.
— Шанс… Шанс… Что ты мне впариваешь про свой гребаный шанс… Не верю я ни в какие шансы… А вот сможет твоя хваленая статистика мне сказать, есть ли у такого Гробера, как я, шанс повстречаться, к примеру, с Урсулой Андрее?[29]
— Почему именно с Урсулой Андрее?
— Тебя не касается. Это воспоминание детства.
Я не стал ему перечить. В этот момент машина на бешеной скорости вошла в смертельный вираж, и, толкни меня Гробер под руку, это могло бы стоить нам жизни. Впрочем, мне тут же пришлось сбросить газ из-за рыскавшего туда-сюда «порше», которого его водила явно не заслуживал.
— Во-первых, для подобных прогнозов статистика не годится, здесь нужна совсем другая штука, она называется теорией вероятности. Но тебе не обязательно запоминать это слово, на сегодня с тебя и так достаточно. Просто знай, что только на основе этой теории можно рассчитать, сколько у тебя шансов встретить Урсулу.
— Э-э нет, погоди! Встретить — этого мало… Я хочу, чтобы она была нежной, чтобы она заключила меня в объятия и поцеловала, ну и так далее. Вот и скажи, Бике, что мне тут светит — один шанс на сколько? На тысячу, на десять тысяч, на десять миллионов?
— Не хотелось бы тебя огорчать, но такое число еще не существует, это уже космический, астральный масштаб. Цифра с таким количеством нулей, какого ни один человек не видывал. В общем, хватит, чтобы обнести колючкой всю Великую Китайскую стену.
Из-за этого «порше», загородившего нам дорогу, мы рисковали опоздать. Парень, сидевший за рулем, высунул руку в окно и лениво барабанил пальцами по дверце. Рядом с ним виднелась темная шевелюра. С учетом предыдущего разговора, я попытался прикинуть, сколько у нас было шансов оказаться в хвосте у такого недоумка. Небось, примерно столько же, сколько у него — тащиться за нами. Я посигналил. Гробер подался вперед, дыша мне в затылок и с интересом наблюдая за тем, что происходит впереди.
— Все твои расчеты — полная хренотень. Если у меня есть один-единственный шанс, пусть даже самый маленький, хотел бы я знать, где он прячется.
Я снова посигналил. Потом сказал:
— Давай подойдем к этому с научных позиций. Какая последовательность невероятных шансов могла бы привести такую красотку, как Урсула, в твои объятия? Я перебрал все варианты и нашел только один. Да, всего один… Я говорю вполне серьезно. Для этого требуется, чтобы означенная Урсула жила с парнем, который по какой-то фантастической случайности изменял бы ей со всеми бабами подряд. Хотя нужно быть полным кретином, чтобы пускаться на такие дела, имея ее под боком. Затем требуется, чтобы ей это осточертело и чтобы она начала устраивать ему скандал за скандалом — до тех пор, пока в один прекрасный вечер не сказала бы то, что говорят в подобных случаях: «Я тебя предупреждаю! Если ты опять возьмешься за старое, я…»
Но тут я умолк на полуслове, потому что при моем третьем сигнале парень впереди, не оборачиваясь, сжал руку в кулак, оставив торчать средний палец, прямой, как лезвие ножа, и проделал серию элегантных движений кистью, означающих grosso modo,[30] что мы можем засунуть «это» себе в зад. Гробер опустил свое стекло, а я в тот же миг вильнул вправо, чтобы поравняться с «порше», хотя сильно рисковал вылететь на обочину.
— И вот, значит, она взбеленится и скажет ему: «Я тебя предупреждаю! Если ты опять возьмешься за старое, я выйду из дома и перепихнусь с первым же встречным!»
Наглец действительно сидел рядом с юной загорелой красоткой, которую я видел только в профиль. Гробер высунулся по пояс из окна; парень не успел его заметить. Я заговорил громче, чтобы мой дружбан мог услышать продолжение моей речи, не такой уж и глупой, если прикинуть.
— И КАК РАЗ В ЭТОТ МОМЕНТ НУЖНО, ЧТОБЫ ОН ЕЙ СКАЗАЛ: ДА НАПЛЕВАТЬ! ТРАХАЙСЯ С КЕМ ХОЧЕШЬ!
Я не смог посмотреть всю сцену, только услышал вопль парня, когда Гробер схватил его за руку. Я тут же ударил по газам, и до меня донесся хруст сломанных костей и странный глухой удар голов, когда «порше» встал. Миг спустя в зеркальце заднего вида я увидел, как на его лобовом стекле возникли две великолепные зияющие звезды. Мой крутой друг прикрыл окно, и я заговорил нормальным голосом:
— Ну вот, значит, она слышит от него: трахайся с кем хочешь! От этого хамства она совсем звереет, ловит его на слове, выходит на улицу и, раскрыв пошире глаза, ищет первого попавшегося мужика. И тут-то на тебя и сваливается этот самый что ни на есть великолепный шанс: ты вроде бы ничего ни у кого не просил, просто выезжаешь на перекресток, а там стоит она… Годится?
Последовало недолгое молчание: Гроберу требовалось переварить все детали моей истории. С этой целью он вытащил еще пару банок из сумки, где ледышки героически продержались всю дорогу. Настоящие ледышки, как в баре, таких в наши дни нигде не найдешь. Он аккуратно отодрал язычок, стараясь не выпустить пену, и протянул мне Heineken. Который я и высосал, спрятав голову чуть ли не под баранку, на тот случай, если навстречу, из-за поворота, выскочит представитель властей.
— Ага-а-а… Как же, держи карман, — печально протянул Гробер. — Об этом и мечтать не приходится…
— Что делать… Такие шансы даже невозможно вычислить. Но, коли уж мы заговорили об этих идиотских вероятностях, я тебе приведу равноценную историю, чтобы ты легче себе представил эту штуку. Так вот: у тебя столько же шансов, что это сбудется, сколько есть шансов у обезьяны, если посадить ее за пишущую машинку, случайно напечатать «Божественную комедию» Данте.
Я сказал «обезьяна», хотя вполне мог бы назвать вместо нее Гробера. Но во время удержался.
— Ладно, не сыпь мне соль на рану, Бике…
С этими словами он мгновенно заснул.
Пару часов спустя я завидел вдали городок, но мне было жутко лень искать его на карте. Вот подъедем к дорожному щиту, там и увижу, люблю сюрпризы. Я всегда решаю, тормозить или нет, в зависимости от названия. Например, промахиваю на полной скорости всякие Сент-Хрен-его-Знает или Как-его-Там-на-Такой-то-Речке. Сам не понимаю, в чем загвоздка — в интуиции или в настроении, но логика тут рядом не лежала. Мой партнер, храпевший на заднем сиденье с раскинутыми руками, вдруг очнулся и высказал энное количество пожеланий.
— Поссать, — выдал он. — Найти еще ледяшек. И звякнуть Луиджи, он, небось, ума не приложит, куда мы на хрен сгинули.
Клянусь своим прозвищем (Бике), я прямо обалдел, когда увидел название этой паршивой дыры и пару пентюхов, угрюмо воззрившихся на наши парижские номера. Сен-Реститю-сюр-Лу. Вот уж непруха так непруха!
Ибо, несмотря на предшествующую беседу с Гробером, хочу сказать вот что: если есть на свете штука, которая даст сто очков вперед всем этим статистическим данным и с которой я, в общем-то, справляюсь довольно хреново, то это суеверие.
— Слушай, Гробер, мы и так уже припозднились. Нам давно пора быть в Антибе. Давай-ка пописай в банку, а Луиджи мы звякнем по дороге из автомата. Клянусь тебе, что мы остановимся в следующем городишке.
— А лед?
Ох, черт, действительно, а лед? Лед — это святое. Но печаль в том, что мы отъехали довольно далеко от Калифорнии. Там-то стоит тормознуть у первого же мотеля, вежливо спросить разрешения у сторожа, и дело в шляпе — вас пропускают в холодильную камеру, там вы наполняете ледышками три ведра и набиваете свой портативный ледник под завязку. Притом на халяву! Да еще сторож на прощанье крикнет вам: bye-bye! И, если нужно, продаст Budweiser или Miller. Miller — The Champagne of the Beers.[31] Но здесь, в этом захолустье… Хоть золотом заплати, не факт, что лед найдется…
— Тормозни-ка вот у той забегаловки.
Кафе-табак, несколько деревянных стульев в виноградной беседке, рядом два-три магазинчика, бабенки на тротуарах — в общем, аккурат все необходимое, чтобы убедиться, что на дворе не зима. Я вошел в кафе, а Гробер остался у двери, чтобы приглядеть за тачкой. Внутри трое-четверо клиентов — какие-нибудь Мимиль, Деде, Тотош и Пьеро. Я мог заранее сказать, что найду здесь по крайней мере троицу подобных типов. Я спросил, есть ли лед. Молчание. Я повторил просьбу. Меня спросили, что я хочу выпить. Я ответил: ничего, но мы хотим купить у вас лед, потому что путь впереди долгий, пойла у нас хоть залейся, а погода жаркая. Новое молчание. Старая ведьма хозяйка — ну прямо только что из преисподней — буркнула: да, есть у нас лед! Я успел заметить, как она подмигнула своему мужику. Она открыла холодильник, и я увидел голубоватые сталагмиты, свисавшие с блестящей корки льда толщиной с кулак. Бинго! Я вытащил свою последнюю полсотню, чтобы расплатиться с ними за эту Арктику.
— Сто, — сказала старуха.
— Сто франков за замороженную воду?
— Ага.
Я постарался взять себя в руки и обшарил дырявые карманы. Гробер сделал то же самое, чтобы наскрести хоть немного мелочишки. На Миссисипи нам в придачу ко льду выдали бы по порции мороженого.
— Сто или ничего! Что я буду класть в пастис для клиентов, а? Вам, парижанам, на других плевать!
Мне очень хотелось ей сообщить, что парижанами мы заделались каких-то три часа назад. И вообще, кем мы только не были — и жителями Ардеша, и австрийцами, а однажды даже дипломатами. Да что говорить… Я так и знал, что в этом гребаном Сен-Реститю-сюр-Лу у нас будут одни проблемы. Наконец Гроберу все это осточертело, он исчез на несколько секунд и вернулся с «узи» в руках. И взревел:
— Бике! Ну-ка скажи, сколько у нас было шансов наткнуться на банду таких кретинов?
Все повскакивали с мест. Я же, хорошо зная, что за этим последует, быстренько распластался на полу. Гробер разнес в пыль все, что двигалось, с громовыми проклятиями в духе Рэмбо. Отовсюду раздавались ответные пронзительные вопли; я увидел, как двое из присутствующих задергались под пулями, как будто их током шибануло. Гробер палил куда надо и не надо, и я поднял руку, чтобы успокоить его. Я схватил тазик, валявшийся рядом с головой хозяйки, в два счета набил его доверху ледышками из холодильника, и мы рванули на улицу.
Мой дружок устало отдувался, однако у него еще хватило присутствия духа слямзить на бегу пять или шесть банок Dab, заскучавших на стойке. Я машинально снова сел за руль.
— Знаешь, Бике… В этом рейде я сделал одну крутую штуку.
— Что да, то да, я видел. Не убежден в полезности твоих действий, но это было круто, ничего не скажешь.
— И эта крутая штука… Я скажу тебе, что это такое: стоило мне пару раз нажать на курок, и я смел на хрен все твои статистики и вероятности. Ни больше ни меньше! Они там, в газете, пишут, что в таких захолустьях, где живет меньше ста человек, только у двух в каждом поколении есть шансы сдохнуть от насильственной смерти. И то приблизительно.
Не будучи уверен в точности формулировки, я все же подумал, что в этом утверждении есть доля правды.
— Ну а как там с вероятностями? — спросил я.
— Ну про это сказано, что пятеро одним махом — такого они не увидят до следующей гражданской войны.
Выезжая из городка, я заприметил маленький, вконец облезлый и покореженный Datsun Sherry. Паренек за рулем пытался въехать на пригорок — типа он на болиде в гонках с препятствиями.
— Эй, мальчик, не хочешь покататься на красивой ярко-красной «тойоте» и поиграть в Мэд Макса?[32]
Парень хихикнул, не понимая, всерьез мы или нет. И отказался: мол, за такие дела папаша надерет ему задницу.
Гробер снова тяжело вздохнул и спросил:
— Бике… Твои гребаные вероятности — что они говорят в таких случаях?
— Они говорят, что существуют законы, против которых мы бессильны. Таков, например, закон серий. Вот и мы сейчас попали в серию. Которую можно назвать «Законом максимальной подлости».
Гробер явно занервничал и вылез из тачки. Я отвел взгляд и вскрыл банку Heineken, заледеневшую от нашей недавней добычи.
Луиджи начал ругаться, как только взял трубку. Но разве ему объяснишь?! Это мне напомнило, как мы однажды влипли, едучи работать в Швейцарию. Опоздали на целый день, потому что, как последние дураки, искали Бааль и только через много часов доперли, что здесь его называют Базель. Счастье, что дороги у них там бесплатные.
Короче, Луиджи сказал, что будет ждать нас в придорожном ресторанчике на выезде из Антиба до 22 часов и ни секундой больше. Иначе придется нам на коленях выпрашивать у него свои кровные.
— Он сказал, что через пару недель устроит нам Данию, — сообщил я Гроберу.
— Да слышал я. Чего-то мне туда неохота. Во-первых, холод там собачий, во-вторых, хрен найдешь у них пиво, у этих дикарей. Не врубаюсь я никак, вроде бы хмель как раз от викингов и пошел.
— Сколько сейчас?
— Девять тридцать пять.
— Значит, поспеем в срок, а я уж и не верил. Надо же, как они резво бегают, эти «датсуны», даром что малютки.
Гробер вытащил из холодильника последнюю банку Dab и, как верный товарищ, протянул ее мне.
— Спасибо, друг, но я лучше сделаю паузу.
Ле Канне. Жуан-ле-Пен. Мы промахнули их в спускавшихся сумерках сами не заметив как и очухались уже в Антибе, да и то не сразу. Притомились, ясное дело. Наша тачка чуть было не тормознула сама по себе перед рестораном одного дружка, который готовил такой буйабес, что закачаешься, а к нему подавалась хорошенько охлажденная кружечка Leffe. Потому что у нас в загашнике ни черта уже не осталось. Ни пива, ни холода. Но мы не могли подвести Луиджи. Сперва дело, а сюда мы всегда успеем. Наконец мы нашли эту гребаную придорожную забегаловку. Там было пусто, ни живой души. И темно, как у негра в желудке. На стоянке виднелся фургончик торговца овощами. Да еще «ягуар» шефа. Который, сложив руки на груди, нетерпеливо ждал нас у двери.
— Ну, парни, я гляжу, не зря я вас дожидался, — сказал он. — Сколько раз видел, как вы раскатываете на жестянках с болтами, но эта… Теперь ясно, почему вы запоздали.
Ни Гробер, ни я не вышли из тачки. Старый рефлекс. Не то чтобы мы ему не доверяли. Просто привычка, можно сказать, ностальгическая, еще с тех времен, когда жизнь была куда круче теперешней.
— Бедный ты наш Луиджи… Это еще что, бывало и похуже. От Шатору до Клермон-Феррана мы трюхали на «панде», потом раздобыли кабриолет «Ami-6» поносного цвета, возле Нима пересели в «тойоту», и вот мы здесь.
— Ладно, дайте-ка глянуть на заказ, — скомандовал Луиджи, который умеет пресекать лишнюю болтовню.
Гробер поставил сумку-холодильник к себе на колени и открыл ее, чтобы Луиджи мог заглянуть внутрь. Едва он приподнял крышку, как воздух наполнился блевотной вонью. Мы успели тик в тик: лед уже превратился в мерзкий бесцветный бульон. Луиджи бросил взгляд на содержимое и после секундной оторопи пришел в себя:
— Вы чего, издеваетесь надо мной? Вам было велено доставить голову! Мне нужна голова, кретины! А с этим дерьмом что я буду делать?
Гробер, ни капельки не смутившись, выудил из мутной воды руку, отсеченную по локоть и уже слегка посиневшую, и помахал ею перед носом Луиджи.
— Все прошло не так гладко, как хотелось. Этот идиот Ражо решил проверить мотор своего «мерса» перед тем, как отчалить. А там уже стоял пластит, и мы ничего не могли сделать. Ну вот, этот недоумок поднял капот, залез в карбюратор и получил полный заряд в морду. Видел бы ты, что от него осталось… Башка, конечно, вдребезги… Тебе эти клочья все одно ни к чему. Вот привезли тебе самый крупный кусок.
Да, именно так все и было. Конечно, хотелось бы привезти целую голову, кто ж спорит, ведь уже в момент взрыва до нас дошло, что Луиджи подумает, типа мы его кинули.
— Да ты глянь на безымянный палец, — сказал я. — Много ты видал таких перстней, как этот?
Крупный треугольный рубин. Единственный в своем роде. Незабываемый, уникальный. Сам Луиджи обратил наше внимание на этот камушек в тот день, когда они с Ражо заключили договор. Ражо и его знаменитый налет на центральный офис ПНБ[33] в Гере. Чтобы начать дело, ему требовалось пятьдесят кусков, и Луиджи — такая уж у него работа — одолжил их ему в тот же вечер. Без Луиджи ни одна крупная операция не обходится! Еще бы, наш Луиджи свой профит знает: через две недели эти денежки должны были вернуться к нему в тройном размере, с какой же стати отказывать. Только потом он учуял, что ветер не туда дует, и не спускал с Ражо глаз до самого завершения операции. Которая, кстати, прошла блестяще. Отличная работенка, ничего не скажешь. Ражо сорвал джекпот. А что делается с парнем, который сорвал джекпот? Он с ходу балдеет и начинает прикидывать, а не свалить ли ему на Галапагосские острова? Но тогда какого хрена Луиджи вкладывался в это дело? Только полный идиот мог забыть, что Бике и Гробер тут как тут и, уж конечно, привезут Луиджи голову неблагодарного… Ну или на худой конец руку. Ладно, в Дании постараемся сработать чище, потому что таких мелких жуликов, как Ражо, у нас с начала года было уже четверо. А там, в Дании, наверняка со льдом полный ажур.
Луиджи возился с пальцем Ражо, пытаясь стащить с него перстень.
— Все-таки сувенир, — сказал он, убедившись в нашей правоте. — Ладно, ребята, вылезайте, ваши бабки у меня в помещении.
Процедура есть процедура… Пора было выйти из машины, получить гонорар и выпить заслуженный бокал шампуня.
Но именно в этот миг я почуял что-то странное в воздухе.
Пока Гробер весело чирикал с Луиджи.
Брезент над задним бортом фургончика приподнялся, как веко. Я успел броситься на землю, завопив во всю глотку, чтобы предупредить двух остальных. Тридцать секунд. Их там, наверное, было как минимум четверо, если они устроили такой кипеш. Помню только, что я орал в темноте «ГРОБЕР!» так громко, что заглушил даже треск их автоматов.
Фургон сорвался с места и исчез. А я остался лежать мордой в землю.
Помню еще, я подумал: когда-то ведь это должно было случиться, верно, Луиджи? Одна голова среди множества других… Иди знай, какая именно. Может быть, та самая голова, которая продолжала думать и строить планы, лежа на своей ледяной подстилке… Эх, да какая теперь разница…
В Луиджи целились старательней, чем в Гробера. Наш шеф стал дырявый, что твой грюйер.[34] Но на это мне было начхать. Я заставил себя взглянуть на моего дружка. Казалось, он тянется вперед, чтобы погладить колесо «датсуна». И вот тут-то я дал слабину — разнюнился, как Магдалина у Гроба Господня. Мне было страшно встретиться с ним глазами. Он протяжно стонал, пытаясь уцепиться за крыло машины. Издали до меня донеслись четыре громких хлопка. Скверные это были звуки. И я опять заскулил, не зная, что мне делать. Всхлипывая, как младенец, я спросил его: «Хочешь пивка, друг?» Он не ответил, и я стал ждать.
Прошло секунды четыре, и к нам почти бесшумно подъехала большая черная тачка. Это могли быть и фараоны, и еще хрен знает кто, мне все было до лампочки, я даже не шевельнулся. Что сделал бы на моем месте сам Гробер? Да ничего.
На переднем сиденье маячили два силуэта. В ночной темноте трудно было разобрать, кто это. Я только понял, что не фараоны и не те, другие. Всего только пара напутанных путешественников, которые не знали, как им реагировать. Дверца со стороны пассажира не открывалась мучительно долго; наконец оттуда кто-то осторожно вылез.
— Не выходи! — прокричал женский голос с водительского места.
Однако человек не послушался и подошел к Гроберу. Медленно. Это тоже была женщина. С головой закутанная в длинную пеструю шаль.
Что-то в ней было знакомое — то ли губы, то ли глаза. Мне сразу же показалось, что я уже видел это лицо. Отмеченное вечной красотой.
И впервые с тех пор, как я сел рядом с Гробером, распростертым на земле, меня начала бить дрожь. Горячая дрожь, пронзившая все мое тело.
Женщина нагнулась над моим другом и долго смотрела на него. Потом легким движением плеч сбросила шаль с головы. И тут мы с Гробером не поверили своим глазам.
Она молча опустилась перед ним на колени. Гробер из последних сил чуточку приподнялся. Она помогла ему, обняв и прижав к себе.
Глаза Гробера засияли от восторга, он взглянул на меня. Всего на один миг. И тут же веки его сомкнулись.
Дама поцеловала его в лоб и бережно опустила наземь. Потом встала на ноги.
— Иди сюда, Урсула! Я боюсь!
Она вновь накинула шаль на голову и открыла дверцу, даже не взглянув в мою сторону. Машина исчезла вдали, за поворотом шоссе.
А я долго еще сидел, глядя в небо и отыскивая среди созвездий счастливую звезду Гробера. По статистике, найти ее там у меня был, наверное, всего один шанс на много миллиардов.
Два героя в бесконечностиДВА ГЕРОЯ В БЕСКОНЕЧНОСТИ
— Стачис… статис-тические данные свидетельствуют, что шестеро французов из десяти используют в обычной речи всего 1500 слов…
— Ну и?..
— Скажи, Бике, а что это за штука такая — стачис… статис-тические данные?
— Кончай называть меня Бике![26] Во-первых, выбрось на фиг эту газетенку, у тебя от чтения только башка разболится. Во-вторых, я тебя сто раз просил сминать пустые пивные банки, чтобы не путать их с полными.
И зачем я только это сказал… Он привстал с заднего сиденья, ухватил свою банку из-под Heineken, стиснул ее в мощном волосатом кулаке и в один миг превратил в плоскую зеленую аскариду. Которую и швырнул в море песка, скрипевшего под нашими колесами. И какого хрена я забыл на сиденье эти «Виллербанские ведомости». С Гробером никогда не знаешь, откуда на тебя свалится опасность. Последний раз это случилось, когда я оставил его один на один с морскими ежами.
— Статистические данные, — объявил я, свернув на красивую прибрежную полосу, — это расчеты, которые объясняют нам, как устроен мир. То есть это исследования, основанные на опросах населения. Например, таким образом можно узнать, что один француз из трехсот рождается дауном.
— Но как же это можно подсчитать, Бике?
— Достаточно увидеть твою морду в битком набитом вагоне метро. Не смей больше называть меня Бике! При этих подсчетах используют чертову уйму всяких трюков. Вот тебе, небось, случалось играть в спортлото? Ну так теперь уже доподлинно известно, что у тебя имеется всего один несчастный шанс из нескольких миллиардов угадать шесть верных номеров.
Мой пример явно поразил его, потому что вслед за этим последовало долгое молчание, такое глубокое, что я явственно слышал, как у него в башке скрипят шарики, осваивая эту неприятную истину. Потом он огорченно сказал:
— Значит, эти стачис-тистические данные говорят, что я никогда не увижу пальмовые рощи, чьи прихотливые тени кружевом ложатся на животы вахине.[27] И, значит, из-за этих ста-чис-тистических данных я никогда не нырну в теплые воды южных морей, чтобы собирать кораллы и ловить мероу.[28] И это они будут виноваты, если мне никогда не доведется попробовать Welcome-коктейль с Кюрасао, поданный в кокосовой скорлупе официантом в белой куртке? Вот оно что такое — эти стачистистические данные!
Изливая на меня этот поток речи (категорически не сочетавшийся с обычным лексическим потенциалом Гробера), он возил по взмокшему лбу, в такт своим словам, запотевшей от холода пивной банкой, только что извлеченной из сумки-холодильника.
— Я гляжу, ты начитался рекламных проспектов. Не переживай, ты ведь все равно боишься летать на самолетах.
— Да, я боюсь летать на самолетах.
Ну вот, именно в этом случае статистика нам и доказывает, что ты круглый дурак, потому что у тебя всего один шанс из нескольких миллиардов попасть в авиакатастрофу. То есть можно сказать, что у тебя так же мало шансов выиграть в лото, как разбиться, выпав из самолета. И все-таки играть ты играешь, а летать не летаешь. Скажи, где тут логика?
Говоря это, я завидел вдали какие-то мечущиеся расплывчатые пятнышки. Несмотря на приличную скорость и слепящее солнце, мне удалось различить двух обнаженных людей. Они бегали друг за другом у самой кромки воды, один размахивал ружьем для подводной охоты. И у меня возникло чувство, что слово «логика», произнесенное секундой раньше, несколько изменило свое значение.
— Шанс… Шанс… Что ты мне впариваешь про свой гребаный шанс… Не верю я ни в какие шансы… А вот сможет твоя хваленая статистика мне сказать, есть ли у такого Гробера, как я, шанс повстречаться, к примеру, с Урсулой Андрее?[29]
— Почему именно с Урсулой Андрее?
— Тебя не касается. Это воспоминание детства.
Я не стал ему перечить. В этот момент машина на бешеной скорости вошла в смертельный вираж, и, толкни меня Гробер под руку, это могло бы стоить нам жизни. Впрочем, мне тут же пришлось сбросить газ из-за рыскавшего туда-сюда «порше», которого его водила явно не заслуживал.
— Во-первых, для подобных прогнозов статистика не годится, здесь нужна совсем другая штука, она называется теорией вероятности. Но тебе не обязательно запоминать это слово, на сегодня с тебя и так достаточно. Просто знай, что только на основе этой теории можно рассчитать, сколько у тебя шансов встретить Урсулу.
— Э-э нет, погоди! Встретить — этого мало… Я хочу, чтобы она была нежной, чтобы она заключила меня в объятия и поцеловала, ну и так далее. Вот и скажи, Бике, что мне тут светит — один шанс на сколько? На тысячу, на десять тысяч, на десять миллионов?
— Не хотелось бы тебя огорчать, но такое число еще не существует, это уже космический, астральный масштаб. Цифра с таким количеством нулей, какого ни один человек не видывал. В общем, хватит, чтобы обнести колючкой всю Великую Китайскую стену.
Из-за этого «порше», загородившего нам дорогу, мы рисковали опоздать. Парень, сидевший за рулем, высунул руку в окно и лениво барабанил пальцами по дверце. Рядом с ним виднелась темная шевелюра. С учетом предыдущего разговора, я попытался прикинуть, сколько у нас было шансов оказаться в хвосте у такого недоумка. Небось, примерно столько же, сколько у него — тащиться за нами. Я посигналил. Гробер подался вперед, дыша мне в затылок и с интересом наблюдая за тем, что происходит впереди.
— Все твои расчеты — полная хренотень. Если у меня есть один-единственный шанс, пусть даже самый маленький, хотел бы я знать, где он прячется.
Я снова посигналил. Потом сказал:
— Давай подойдем к этому с научных позиций. Какая последовательность невероятных шансов могла бы привести такую красотку, как Урсула, в твои объятия? Я перебрал все варианты и нашел только один. Да, всего один… Я говорю вполне серьезно. Для этого требуется, чтобы означенная Урсула жила с парнем, который по какой-то фантастической случайности изменял бы ей со всеми бабами подряд. Хотя нужно быть полным кретином, чтобы пускаться на такие дела, имея ее под боком. Затем требуется, чтобы ей это осточертело и чтобы она начала устраивать ему скандал за скандалом — до тех пор, пока в один прекрасный вечер не сказала бы то, что говорят в подобных случаях: «Я тебя предупреждаю! Если ты опять возьмешься за старое, я…»
Но тут я умолк на полуслове, потому что при моем третьем сигнале парень впереди, не оборачиваясь, сжал руку в кулак, оставив торчать средний палец, прямой, как лезвие ножа, и проделал серию элегантных движений кистью, означающих grosso modo,[30] что мы можем засунуть «это» себе в зад. Гробер опустил свое стекло, а я в тот же миг вильнул вправо, чтобы поравняться с «порше», хотя сильно рисковал вылететь на обочину.
— И вот, значит, она взбеленится и скажет ему: «Я тебя предупреждаю! Если ты опять возьмешься за старое, я выйду из дома и перепихнусь с первым же встречным!»
Наглец действительно сидел рядом с юной загорелой красоткой, которую я видел только в профиль. Гробер высунулся по пояс из окна; парень не успел его заметить. Я заговорил громче, чтобы мой дружбан мог услышать продолжение моей речи, не такой уж и глупой, если прикинуть.
— И КАК РАЗ В ЭТОТ МОМЕНТ НУЖНО, ЧТОБЫ ОН ЕЙ СКАЗАЛ: ДА НАПЛЕВАТЬ! ТРАХАЙСЯ С КЕМ ХОЧЕШЬ!
Я не смог посмотреть всю сцену, только услышал вопль парня, когда Гробер схватил его за руку. Я тут же ударил по газам, и до меня донесся хруст сломанных костей и странный глухой удар голов, когда «порше» встал. Миг спустя в зеркальце заднего вида я увидел, как на его лобовом стекле возникли две великолепные зияющие звезды. Мой крутой друг прикрыл окно, и я заговорил нормальным голосом:
— Ну вот, значит, она слышит от него: трахайся с кем хочешь! От этого хамства она совсем звереет, ловит его на слове, выходит на улицу и, раскрыв пошире глаза, ищет первого попавшегося мужика. И тут-то на тебя и сваливается этот самый что ни на есть великолепный шанс: ты вроде бы ничего ни у кого не просил, просто выезжаешь на перекресток, а там стоит она… Годится?
Последовало недолгое молчание: Гроберу требовалось переварить все детали моей истории. С этой целью он вытащил еще пару банок из сумки, где ледышки героически продержались всю дорогу. Настоящие ледышки, как в баре, таких в наши дни нигде не найдешь. Он аккуратно отодрал язычок, стараясь не выпустить пену, и протянул мне Heineken. Который я и высосал, спрятав голову чуть ли не под баранку, на тот случай, если навстречу, из-за поворота, выскочит представитель властей.
— Ага-а-а… Как же, держи карман, — печально протянул Гробер. — Об этом и мечтать не приходится…
— Что делать… Такие шансы даже невозможно вычислить. Но, коли уж мы заговорили об этих идиотских вероятностях, я тебе приведу равноценную историю, чтобы ты легче себе представил эту штуку. Так вот: у тебя столько же шансов, что это сбудется, сколько есть шансов у обезьяны, если посадить ее за пишущую машинку, случайно напечатать «Божественную комедию» Данте.
Я сказал «обезьяна», хотя вполне мог бы назвать вместо нее Гробера. Но во время удержался.
— Ладно, не сыпь мне соль на рану, Бике…
С этими словами он мгновенно заснул.
Пару часов спустя я завидел вдали городок, но мне было жутко лень искать его на карте. Вот подъедем к дорожному щиту, там и увижу, люблю сюрпризы. Я всегда решаю, тормозить или нет, в зависимости от названия. Например, промахиваю на полной скорости всякие Сент-Хрен-его-Знает или Как-его-Там-на-Такой-то-Речке. Сам не понимаю, в чем загвоздка — в интуиции или в настроении, но логика тут рядом не лежала. Мой партнер, храпевший на заднем сиденье с раскинутыми руками, вдруг очнулся и высказал энное количество пожеланий.
— Поссать, — выдал он. — Найти еще ледяшек. И звякнуть Луиджи, он, небось, ума не приложит, куда мы на хрен сгинули.
Клянусь своим прозвищем (Бике), я прямо обалдел, когда увидел название этой паршивой дыры и пару пентюхов, угрюмо воззрившихся на наши парижские номера. Сен-Реститю-сюр-Лу. Вот уж непруха так непруха!
Ибо, несмотря на предшествующую беседу с Гробером, хочу сказать вот что: если есть на свете штука, которая даст сто очков вперед всем этим статистическим данным и с которой я, в общем-то, справляюсь довольно хреново, то это суеверие.
— Слушай, Гробер, мы и так уже припозднились. Нам давно пора быть в Антибе. Давай-ка пописай в банку, а Луиджи мы звякнем по дороге из автомата. Клянусь тебе, что мы остановимся в следующем городишке.
— А лед?
Ох, черт, действительно, а лед? Лед — это святое. Но печаль в том, что мы отъехали довольно далеко от Калифорнии. Там-то стоит тормознуть у первого же мотеля, вежливо спросить разрешения у сторожа, и дело в шляпе — вас пропускают в холодильную камеру, там вы наполняете ледышками три ведра и набиваете свой портативный ледник под завязку. Притом на халяву! Да еще сторож на прощанье крикнет вам: bye-bye! И, если нужно, продаст Budweiser или Miller. Miller — The Champagne of the Beers.[31] Но здесь, в этом захолустье… Хоть золотом заплати, не факт, что лед найдется…
— Тормозни-ка вот у той забегаловки.
Кафе-табак, несколько деревянных стульев в виноградной беседке, рядом два-три магазинчика, бабенки на тротуарах — в общем, аккурат все необходимое, чтобы убедиться, что на дворе не зима. Я вошел в кафе, а Гробер остался у двери, чтобы приглядеть за тачкой. Внутри трое-четверо клиентов — какие-нибудь Мимиль, Деде, Тотош и Пьеро. Я мог заранее сказать, что найду здесь по крайней мере троицу подобных типов. Я спросил, есть ли лед. Молчание. Я повторил просьбу. Меня спросили, что я хочу выпить. Я ответил: ничего, но мы хотим купить у вас лед, потому что путь впереди долгий, пойла у нас хоть залейся, а погода жаркая. Новое молчание. Старая ведьма хозяйка — ну прямо только что из преисподней — буркнула: да, есть у нас лед! Я успел заметить, как она подмигнула своему мужику. Она открыла холодильник, и я увидел голубоватые сталагмиты, свисавшие с блестящей корки льда толщиной с кулак. Бинго! Я вытащил свою последнюю полсотню, чтобы расплатиться с ними за эту Арктику.
— Сто, — сказала старуха.
— Сто франков за замороженную воду?
— Ага.
Я постарался взять себя в руки и обшарил дырявые карманы. Гробер сделал то же самое, чтобы наскрести хоть немного мелочишки. На Миссисипи нам в придачу ко льду выдали бы по порции мороженого.
— Сто или ничего! Что я буду класть в пастис для клиентов, а? Вам, парижанам, на других плевать!
Мне очень хотелось ей сообщить, что парижанами мы заделались каких-то три часа назад. И вообще, кем мы только не были — и жителями Ардеша, и австрийцами, а однажды даже дипломатами. Да что говорить… Я так и знал, что в этом гребаном Сен-Реститю-сюр-Лу у нас будут одни проблемы. Наконец Гроберу все это осточертело, он исчез на несколько секунд и вернулся с «узи» в руках. И взревел:
— Бике! Ну-ка скажи, сколько у нас было шансов наткнуться на банду таких кретинов?
Все повскакивали с мест. Я же, хорошо зная, что за этим последует, быстренько распластался на полу. Гробер разнес в пыль все, что двигалось, с громовыми проклятиями в духе Рэмбо. Отовсюду раздавались ответные пронзительные вопли; я увидел, как двое из присутствующих задергались под пулями, как будто их током шибануло. Гробер палил куда надо и не надо, и я поднял руку, чтобы успокоить его. Я схватил тазик, валявшийся рядом с головой хозяйки, в два счета набил его доверху ледышками из холодильника, и мы рванули на улицу.
Мой дружок устало отдувался, однако у него еще хватило присутствия духа слямзить на бегу пять или шесть банок Dab, заскучавших на стойке. Я машинально снова сел за руль.
— Знаешь, Бике… В этом рейде я сделал одну крутую штуку.
— Что да, то да, я видел. Не убежден в полезности твоих действий, но это было круто, ничего не скажешь.
— И эта крутая штука… Я скажу тебе, что это такое: стоило мне пару раз нажать на курок, и я смел на хрен все твои статистики и вероятности. Ни больше ни меньше! Они там, в газете, пишут, что в таких захолустьях, где живет меньше ста человек, только у двух в каждом поколении есть шансы сдохнуть от насильственной смерти. И то приблизительно.
Не будучи уверен в точности формулировки, я все же подумал, что в этом утверждении есть доля правды.
— Ну а как там с вероятностями? — спросил я.
— Ну про это сказано, что пятеро одним махом — такого они не увидят до следующей гражданской войны.
Выезжая из городка, я заприметил маленький, вконец облезлый и покореженный Datsun Sherry. Паренек за рулем пытался въехать на пригорок — типа он на болиде в гонках с препятствиями.
— Эй, мальчик, не хочешь покататься на красивой ярко-красной «тойоте» и поиграть в Мэд Макса?[32]
Парень хихикнул, не понимая, всерьез мы или нет. И отказался: мол, за такие дела папаша надерет ему задницу.
Гробер снова тяжело вздохнул и спросил:
— Бике… Твои гребаные вероятности — что они говорят в таких случаях?
— Они говорят, что существуют законы, против которых мы бессильны. Таков, например, закон серий. Вот и мы сейчас попали в серию. Которую можно назвать «Законом максимальной подлости».
Гробер явно занервничал и вылез из тачки. Я отвел взгляд и вскрыл банку Heineken, заледеневшую от нашей недавней добычи.
Луиджи начал ругаться, как только взял трубку. Но разве ему объяснишь?! Это мне напомнило, как мы однажды влипли, едучи работать в Швейцарию. Опоздали на целый день, потому что, как последние дураки, искали Бааль и только через много часов доперли, что здесь его называют Базель. Счастье, что дороги у них там бесплатные.
Короче, Луиджи сказал, что будет ждать нас в придорожном ресторанчике на выезде из Антиба до 22 часов и ни секундой больше. Иначе придется нам на коленях выпрашивать у него свои кровные.
— Он сказал, что через пару недель устроит нам Данию, — сообщил я Гроберу.
— Да слышал я. Чего-то мне туда неохота. Во-первых, холод там собачий, во-вторых, хрен найдешь у них пиво, у этих дикарей. Не врубаюсь я никак, вроде бы хмель как раз от викингов и пошел.
— Сколько сейчас?
— Девять тридцать пять.
— Значит, поспеем в срок, а я уж и не верил. Надо же, как они резво бегают, эти «датсуны», даром что малютки.
Гробер вытащил из холодильника последнюю банку Dab и, как верный товарищ, протянул ее мне.
— Спасибо, друг, но я лучше сделаю паузу.
Ле Канне. Жуан-ле-Пен. Мы промахнули их в спускавшихся сумерках сами не заметив как и очухались уже в Антибе, да и то не сразу. Притомились, ясное дело. Наша тачка чуть было не тормознула сама по себе перед рестораном одного дружка, который готовил такой буйабес, что закачаешься, а к нему подавалась хорошенько охлажденная кружечка Leffe. Потому что у нас в загашнике ни черта уже не осталось. Ни пива, ни холода. Но мы не могли подвести Луиджи. Сперва дело, а сюда мы всегда успеем. Наконец мы нашли эту гребаную придорожную забегаловку. Там было пусто, ни живой души. И темно, как у негра в желудке. На стоянке виднелся фургончик торговца овощами. Да еще «ягуар» шефа. Который, сложив руки на груди, нетерпеливо ждал нас у двери.
— Ну, парни, я гляжу, не зря я вас дожидался, — сказал он. — Сколько раз видел, как вы раскатываете на жестянках с болтами, но эта… Теперь ясно, почему вы запоздали.
Ни Гробер, ни я не вышли из тачки. Старый рефлекс. Не то чтобы мы ему не доверяли. Просто привычка, можно сказать, ностальгическая, еще с тех времен, когда жизнь была куда круче теперешней.
— Бедный ты наш Луиджи… Это еще что, бывало и похуже. От Шатору до Клермон-Феррана мы трюхали на «панде», потом раздобыли кабриолет «Ami-6» поносного цвета, возле Нима пересели в «тойоту», и вот мы здесь.
— Ладно, дайте-ка глянуть на заказ, — скомандовал Луиджи, который умеет пресекать лишнюю болтовню.
Гробер поставил сумку-холодильник к себе на колени и открыл ее, чтобы Луиджи мог заглянуть внутрь. Едва он приподнял крышку, как воздух наполнился блевотной вонью. Мы успели тик в тик: лед уже превратился в мерзкий бесцветный бульон. Луиджи бросил взгляд на содержимое и после секундной оторопи пришел в себя:
— Вы чего, издеваетесь надо мной? Вам было велено доставить голову! Мне нужна голова, кретины! А с этим дерьмом что я буду делать?
Гробер, ни капельки не смутившись, выудил из мутной воды руку, отсеченную по локоть и уже слегка посиневшую, и помахал ею перед носом Луиджи.
— Все прошло не так гладко, как хотелось. Этот идиот Ражо решил проверить мотор своего «мерса» перед тем, как отчалить. А там уже стоял пластит, и мы ничего не могли сделать. Ну вот, этот недоумок поднял капот, залез в карбюратор и получил полный заряд в морду. Видел бы ты, что от него осталось… Башка, конечно, вдребезги… Тебе эти клочья все одно ни к чему. Вот привезли тебе самый крупный кусок.
Да, именно так все и было. Конечно, хотелось бы привезти целую голову, кто ж спорит, ведь уже в момент взрыва до нас дошло, что Луиджи подумает, типа мы его кинули.
— Да ты глянь на безымянный палец, — сказал я. — Много ты видал таких перстней, как этот?
Крупный треугольный рубин. Единственный в своем роде. Незабываемый, уникальный. Сам Луиджи обратил наше внимание на этот камушек в тот день, когда они с Ражо заключили договор. Ражо и его знаменитый налет на центральный офис ПНБ[33] в Гере. Чтобы начать дело, ему требовалось пятьдесят кусков, и Луиджи — такая уж у него работа — одолжил их ему в тот же вечер. Без Луиджи ни одна крупная операция не обходится! Еще бы, наш Луиджи свой профит знает: через две недели эти денежки должны были вернуться к нему в тройном размере, с какой же стати отказывать. Только потом он учуял, что ветер не туда дует, и не спускал с Ражо глаз до самого завершения операции. Которая, кстати, прошла блестяще. Отличная работенка, ничего не скажешь. Ражо сорвал джекпот. А что делается с парнем, который сорвал джекпот? Он с ходу балдеет и начинает прикидывать, а не свалить ли ему на Галапагосские острова? Но тогда какого хрена Луиджи вкладывался в это дело? Только полный идиот мог забыть, что Бике и Гробер тут как тут и, уж конечно, привезут Луиджи голову неблагодарного… Ну или на худой конец руку. Ладно, в Дании постараемся сработать чище, потому что таких мелких жуликов, как Ражо, у нас с начала года было уже четверо. А там, в Дании, наверняка со льдом полный ажур.
Луиджи возился с пальцем Ражо, пытаясь стащить с него перстень.
— Все-таки сувенир, — сказал он, убедившись в нашей правоте. — Ладно, ребята, вылезайте, ваши бабки у меня в помещении.
Процедура есть процедура… Пора было выйти из машины, получить гонорар и выпить заслуженный бокал шампуня.
Но именно в этот миг я почуял что-то странное в воздухе.
Пока Гробер весело чирикал с Луиджи.
Брезент над задним бортом фургончика приподнялся, как веко. Я успел броситься на землю, завопив во всю глотку, чтобы предупредить двух остальных. Тридцать секунд. Их там, наверное, было как минимум четверо, если они устроили такой кипеш. Помню только, что я орал в темноте «ГРОБЕР!» так громко, что заглушил даже треск их автоматов.
Фургон сорвался с места и исчез. А я остался лежать мордой в землю.
Помню еще, я подумал: когда-то ведь это должно было случиться, верно, Луиджи? Одна голова среди множества других… Иди знай, какая именно. Может быть, та самая голова, которая продолжала думать и строить планы, лежа на своей ледяной подстилке… Эх, да какая теперь разница…
В Луиджи целились старательней, чем в Гробера. Наш шеф стал дырявый, что твой грюйер.[34] Но на это мне было начхать. Я заставил себя взглянуть на моего дружка. Казалось, он тянется вперед, чтобы погладить колесо «датсуна». И вот тут-то я дал слабину — разнюнился, как Магдалина у Гроба Господня. Мне было страшно встретиться с ним глазами. Он протяжно стонал, пытаясь уцепиться за крыло машины. Издали до меня донеслись четыре громких хлопка. Скверные это были звуки. И я опять заскулил, не зная, что мне делать. Всхлипывая, как младенец, я спросил его: «Хочешь пивка, друг?» Он не ответил, и я стал ждать.
Прошло секунды четыре, и к нам почти бесшумно подъехала большая черная тачка. Это могли быть и фараоны, и еще хрен знает кто, мне все было до лампочки, я даже не шевельнулся. Что сделал бы на моем месте сам Гробер? Да ничего.
На переднем сиденье маячили два силуэта. В ночной темноте трудно было разобрать, кто это. Я только понял, что не фараоны и не те, другие. Всего только пара напутанных путешественников, которые не знали, как им реагировать. Дверца со стороны пассажира не открывалась мучительно долго; наконец оттуда кто-то осторожно вылез.
— Не выходи! — прокричал женский голос с водительского места.
Однако человек не послушался и подошел к Гроберу. Медленно. Это тоже была женщина. С головой закутанная в длинную пеструю шаль.
Что-то в ней было знакомое — то ли губы, то ли глаза. Мне сразу же показалось, что я уже видел это лицо. Отмеченное вечной красотой.
И впервые с тех пор, как я сел рядом с Гробером, распростертым на земле, меня начала бить дрожь. Горячая дрожь, пронзившая все мое тело.
Женщина нагнулась над моим другом и долго смотрела на него. Потом легким движением плеч сбросила шаль с головы. И тут мы с Гробером не поверили своим глазам.
Она молча опустилась перед ним на колени. Гробер из последних сил чуточку приподнялся. Она помогла ему, обняв и прижав к себе.
Глаза Гробера засияли от восторга, он взглянул на меня. Всего на один миг. И тут же веки его сомкнулись.
Дама поцеловала его в лоб и бережно опустила наземь. Потом встала на ноги.
— Иди сюда, Урсула! Я боюсь!
Она вновь накинула шаль на голову и открыла дверцу, даже не взглянув в мою сторону. Машина исчезла вдали, за поворотом шоссе.
А я долго еще сидел, глядя в небо и отыскивая среди созвездий счастливую звезду Гробера. По статистике, найти ее там у меня был, наверное, всего один шанс на много миллиардов.
@темы: Smthg to read
