Dum spiro, spero
Со времен того драбблека про Эричка и музыку, мне не давал покоя тот "концерт пару лет назад в Вене", и вот, собственно, я про него и написала. Пара лет, как оказывается, это года 4 когда Шон еще не признался себе, что ему нужен только Ник)) Идея шахматной партии же будоражит мое сознание в связи с нашими с коллегой размышлениями) Ну а кто такой Мейснер и какую роль он играет во всем этом, создатели сериала, надеюсь, расскажут, коль скоро в 16 серии они так драматично его помянули)
Итого - вашему вниманию - небольшое нечто.
Рейтинга почти нет.
Ренар, Канарейка и новый участник драмы - политика)
Для тех, кто в шахматы не играет - Е2-Е4 - ход белой королевской пешкой. Е8 - стартовая позиция черного короля.
Е2-Е4Он ждал его у главного входа между колонн. Возвышался над потоком гостей. В идеальном черном пальто. Белый шарф трепал промозглый октябрьский ветер. Длинные пальцы теребили не зажженную коричневую сигарету.
- Я думал, ты успел стать американцем настолько, что не куришь в общественных местах.- рядом с Шоном Ренаром всегда спокойно, как за дверьми банка. Можно стоять не совсем вплотную - даже в нескольких шагах, но если он смотрел на тебя, создавалось полное впечатление, что ты в безопасности. Но у этого был и обратный эффект - выйти из этой зоны безопасности также сложно, как чужому - в нее проникнуть.
- В Европе все курят,- Шон пожал плечами и улыбнулся. Зажал сигарету зубами, все еще не зажигая ее,- иначе мне было бы проще повесить на шею табличку "Я из Америки".
- Ты этого стыдишься?
- Не больше, чем я стыжусь приходить на концерты, в которых ничего не смыслю,- в его тоне насмешки - ровно настолько, чтобы она лишь граничила с безразличием, но не переходила эту грань.
- Брегель - виртуоз. Гений. Единственный концерт за восемь лет. Пройдет еще восемь, прежде, чем он выступит снова,- говорить о музыке было куда проще, чем касаться темы, которая волновала их обоих.
- Почему мой брат не приехал? - Шон вытащил сигарету изо рта, помял ее между пальцами.
- Он ненавидит других музыкантов,- пожалуй, фраза прозвучала слишком уж ехидно - в разговорах с Шоном сложно было угадать, можно ли шутить на тему Эрика или не стоит,- особенно виолончелистов.
- Боится, что его переиграют на его же поле? - сегодня, кажется, Шон был настроен легко, словно они действительно собирались просто зайти и послушать музыку.
- Утверждает, что не может слушать, как они коверкают музыку,- можно было позволить себе короткую усмешку, но лучше сдержаться. Шон откинул сигарету в сторону - жест вышел изящным и очень... американским. Он протянул руку и пальцами коснулся ладони собеседника, чуть сжал ее и улыбнулся. Тяжелые капли дождя с шуршанием упали на темную брусчатку и мрамор ступеней. Даже сквозь перчатки можно было почувствовать, какие у Ренара холодные пальцы. Нервничает? Или просто замерз?
- Идем, концерт вот-вот начнется,- не хотелось разрывать это странное рукопожатие - слишком интимное, чтобы казаться дружеским. Слишком легкое, чтобы быть чем-то большим. За колоннами их не было видно - всего один шаг и Ренар оказался совсем близко, вплотную. Ветер легко подтолкнул в спину.
Поцелуй вышел коротким, в нем отчетливо чувствовался привкус табака сигареты, которую Шон так и не закурил.
- Я ненавижу музыку,- из уст Шона эта фраза сейчас звучала, как высшее откровение.
- Ты ненавидишь все, что любит он,- сразу заметно - удар попал в цель. В зеленых глазах Ренара - усмешка.
- Мы пьем один и тот же виски,- заметил он,- и оба предпочитаем блондинок.
- Детали. В отношении главного - я прав, и ты знаешь это,- можно было позволить себе ответить улыбкой на усмешку,- но, говорят, ненависть к себе - это недуг всех европейцев.
- Я американец,- мягко напомнил Шон.
***
Мейснера они заметили сразу. Он сидел во втором ряду, прямо по центру, перед самым оркестром, и когда Брегель играл, он, закрыв глаза, дирижировал пальцами.
- Позер,- прошептал Шон, склонившись к самому уху спутника,- какой нормальный человек выберет такое место для встречи?
- Может, он волновался, что в Америке ты совсем забыл о культуре,- если повернуть голову, можно было снова поймать губами его губы - ну и что, что у всех на виду.
Шон снова усмехнулся - совсем беззлобно, словно подтверждал это предположение. Он устремил глаза на сцену, где в окружении оркестра Брегель - бородатый, не слишком опрятного вида вессен - водил смычком по струнам виолончели с таким видом, словно занимался с ней любовью у всех на виду. Затем взгляд Шона снова остановился на Мейснере. Тот, словно почувствовав его, чуть повернулся - загорелая морщинистая скула дрогнула в подобии улыбки. Он не повернулся до конца, не взглянул на них, но было понятно - он знает, что на него смотрят, что от него чего-то ждут. И главное - он знал, чего именно.
Отчего-то вдруг стало тревожно, почти удушающе страшно. Захотелось взять Шона за руку и вывести его прочь из зала, усадить в свою машину и увезти его из Вены, прочь от этой запутанной игры. Он ходил по краю, слишком рисуясь, слишком демонстративно показывая свое презрение всем опасностям. Слишком насмешливо отзываясь о тех, кто, если и не имел над ним власти там, за океаном, здесь превращались в настоящую смертельную угрозу.
И Мейснер был одним из них.
Шон теперь снова смотрел на сцену - скользил глазами с рояля на первую скрипку, а оттуда - по трубам органа - обратно на Брегеля. Тот, кажется, полностью отдался своей музыке, готовый вот-вот схлынуть. Вот уж был бы номер - судя по всему, Шон ждал именно этого момента. Он сказал правду - музыка его ни капли не занимала. На тонких губах Ренара застыла безмятежная улыбка того, кто и не подозревает о грозящей опасности. Одно утешало - это уж точно было не так. Обо всех опасностях Шон, скорее всего, знал даже лучше своего спутника.
Отзвучал последний аккорд.
Мейснер поднялся со своего места так стремительно, что в воцарившейся тишине паузы между музыкой и аплодисментами, оглушительно хлопнуло поднявшееся сидение его кресла. Мейснер зааплодировал, и в следующий же миг, словно волна прошла по залу - все остальные тоже поднялись на ноги, устраивая музыканту овацию.
Все - кроме Шона. Он помрачнел на глазах - словно маска упала с лица. От одного взгляда на него спутнику стало холодно в душном зале. Он поймал руку Ренара, которую тот занес для хлопка, но так и не опустил на вторую ладонь.
- Уйдем,- выдохнул он, хотя вовсе не собирался этого делать. Он знал ответ на это заранее, он знал, что надежды на отступление - нет. Но не сказать этого тоже не мог.
Шон покачал головой. Поднялся, высвободив руку из пальцев спутника.
Похлопал дважды - так, словно давал Брегелю пощечины каждый ударом ладони о ладонь.
Бросил взгляд на второй ряд. Мейснера там уже не было.
***
- Ты совсем не изменился, мальчик мой,- Мейснер сжал руку Шона, потом взялся за его плечи и посмотрел в лицо снизу вверх.
Гости концертного зала проходили мимо, не глядя на них. Да уж, правду говорят - хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу. Хочешь совершить обмен секретными документами, лучшего места, чем Musikverein не найти.
- Теперь я стреляю лучше,- с улыбкой ответил Шон,- хоть больше и не в куропаток.
Мейснер рассмеялся, похлопал его по плечу и отступил. Спутнику Ренара хотелось встать перед ними, заслонить их от любопытных глаз. Но он остался стоять неподвижно. Ледяное шампанское в бокале слегка шипело, как дождевые капли по брусчатке.
- Брегель сегодня был великолепен! - Мейснер театрально закатил глаза, откинул со лба жидкую седую прядь,- гений! Жаль, что разменивается по таким мелочам, как благотворительность, пьянство и королевские дрязги.
Последние слова он произнес по-французски, хотя до этого говорил на немецком. Шон не моргнул и глазом. Лишь по прозрачно золотой поверхности шампанского в его бокале прошла едва заметная рябь.
- Жаль, что твой брат не явился,- покачал головой Мейснер,- я слышал - он болен?
- Он вечно болен,- независимо пожал плечами Шон,- а я ему не врач.
- "Разве сторож я брату своему?"- процитировал Мейснер и коротко рассмеялся. - хотя ты слишком умен для роли Каина, мой мальчик. Ты бы нашел способ спрятать труп понадежней.
- У Каина просто не было таких надежных сторонников, как вы, герр Мейснер,- отозвался Шон все также нейтрально. Лишь по тому, как усилился на этой фразе его акцент, было заметно, что он нервничает. Можно было только благодарить судьбу за то, что Мейснеру такие тонкости не известны.
- Ты останешься на второе отделение? - Мейснер деловито оправил не слишком свежие манжеты. Было заметно, хоть и только для опытного взгляда. что Шон едва сдерживается, чтобы не отряхнуть свой идеальный фрак там, где его только что касались ладони Мейснера,- он сыграет Брамса - концерт для виолончели и скрипки с оркестром.
- Нет,- покачал головой Шон,- у меня самолет.
Еще раз хлопнув его по плечу, Мейснер с улыбкой зашагал прочь, взмахнув рукой и негромко напевая.
***
Дождь стал таким сильным, что внутри салона машины создавалось впечатление, что они оказались под водой. Нескончаемые потоки делали свет фонарей призрачным, отбрасывали неверные дрожащие тени на лицо Ренара. Спокойное, умиротворенное, как посмертная маска.
От сравнения этого, непрошеным пришедшего в голову, стало не по себе.
- Он отдал то, ради чего все это было?
- Да,- Шон жестом фокусника извлек из-за манжета блестящую серебристую флэш-карту.- куда надежней, чем папка с документами.
- Что здесь? Не его трактаты, надеюсь?
Шон рассмеялся, и отчего-то от звука его смеха сразу стало легче дышать.
- Надеюсь, что нет. - он снова стал серьезным, сдвинув брови,- это расстановка сил. Мейснер строит из себя великого философа, Макиавелли нашей эпохи, но игрок из него куда лучший, чем абстрактный мыслитель.
- Ты доверяешь ему? - он протянул руку и коснулся щеки Шона. Скула Ренара чуть дернулась, словно рука была слишком холодной, но он не отстранился.
- Нет,- ответил он.- никому из сопротивления нельзя доверять до конца.
- Но если он узнает о том, какой ход ты сделаешь, мы рискуем...
- Мы ничем не рискуем,- Шон перехватил его руку и прижал к своей щеке плотнее, затем отвел ее чуть в сторону, поцеловал запястье над белоснежной манжетой. - первый ход редко бывает оригинальным. И я сейчас замер на Е2.
- Значит, ты играешь белыми? - от того места, где коснулись губы Шона, вверх по руке прошла легкая дрожь, но голос остался ровным, мысли - четкими.
- Я думаю, это зависит от того, успею ли я сделать ход первым,- покачал головой Шон. - и суть не в том, чтобы узнать, за какую фигуру взяться, а в том, чтобы видеть все фигуры своего цвета.
- Я устал от иносказаний,- это было сказано в сердцах - почти против воли, но Шон неожиданно улыбнулся так открыто, словно ему только что сообщили самую приятную новость за последнее время.
- Я устал от Европы,- ответил он,- устал от музыки, от дождя и от пустой болтовни.
- Время возвращаться на Е2? - он надеялся, что в голосе не прозвучало и десятой доли той грусти, что проснулась в нем в этот момент. Но, кажется, ее все равно было слишком много.
- Нет.- Шон наклонился к нему, ловя взгляд,- я не затем ушел со второго отделения, не послушав концерт Брамса, чтобы начинать партию прямо сейчас. Еще полчаса я могу задержаться на Е8.
Ладонь его, скользнувшая вниз по шее к воротнику, оказалась теплой.
Итого - вашему вниманию - небольшое нечто.
Рейтинга почти нет.
Ренар, Канарейка и новый участник драмы - политика)
Для тех, кто в шахматы не играет - Е2-Е4 - ход белой королевской пешкой. Е8 - стартовая позиция черного короля.
Е2-Е4Он ждал его у главного входа между колонн. Возвышался над потоком гостей. В идеальном черном пальто. Белый шарф трепал промозглый октябрьский ветер. Длинные пальцы теребили не зажженную коричневую сигарету.
- Я думал, ты успел стать американцем настолько, что не куришь в общественных местах.- рядом с Шоном Ренаром всегда спокойно, как за дверьми банка. Можно стоять не совсем вплотную - даже в нескольких шагах, но если он смотрел на тебя, создавалось полное впечатление, что ты в безопасности. Но у этого был и обратный эффект - выйти из этой зоны безопасности также сложно, как чужому - в нее проникнуть.
- В Европе все курят,- Шон пожал плечами и улыбнулся. Зажал сигарету зубами, все еще не зажигая ее,- иначе мне было бы проще повесить на шею табличку "Я из Америки".
- Ты этого стыдишься?
- Не больше, чем я стыжусь приходить на концерты, в которых ничего не смыслю,- в его тоне насмешки - ровно настолько, чтобы она лишь граничила с безразличием, но не переходила эту грань.
- Брегель - виртуоз. Гений. Единственный концерт за восемь лет. Пройдет еще восемь, прежде, чем он выступит снова,- говорить о музыке было куда проще, чем касаться темы, которая волновала их обоих.
- Почему мой брат не приехал? - Шон вытащил сигарету изо рта, помял ее между пальцами.
- Он ненавидит других музыкантов,- пожалуй, фраза прозвучала слишком уж ехидно - в разговорах с Шоном сложно было угадать, можно ли шутить на тему Эрика или не стоит,- особенно виолончелистов.
- Боится, что его переиграют на его же поле? - сегодня, кажется, Шон был настроен легко, словно они действительно собирались просто зайти и послушать музыку.
- Утверждает, что не может слушать, как они коверкают музыку,- можно было позволить себе короткую усмешку, но лучше сдержаться. Шон откинул сигарету в сторону - жест вышел изящным и очень... американским. Он протянул руку и пальцами коснулся ладони собеседника, чуть сжал ее и улыбнулся. Тяжелые капли дождя с шуршанием упали на темную брусчатку и мрамор ступеней. Даже сквозь перчатки можно было почувствовать, какие у Ренара холодные пальцы. Нервничает? Или просто замерз?
- Идем, концерт вот-вот начнется,- не хотелось разрывать это странное рукопожатие - слишком интимное, чтобы казаться дружеским. Слишком легкое, чтобы быть чем-то большим. За колоннами их не было видно - всего один шаг и Ренар оказался совсем близко, вплотную. Ветер легко подтолкнул в спину.
Поцелуй вышел коротким, в нем отчетливо чувствовался привкус табака сигареты, которую Шон так и не закурил.
- Я ненавижу музыку,- из уст Шона эта фраза сейчас звучала, как высшее откровение.
- Ты ненавидишь все, что любит он,- сразу заметно - удар попал в цель. В зеленых глазах Ренара - усмешка.
- Мы пьем один и тот же виски,- заметил он,- и оба предпочитаем блондинок.
- Детали. В отношении главного - я прав, и ты знаешь это,- можно было позволить себе ответить улыбкой на усмешку,- но, говорят, ненависть к себе - это недуг всех европейцев.
- Я американец,- мягко напомнил Шон.
***
Мейснера они заметили сразу. Он сидел во втором ряду, прямо по центру, перед самым оркестром, и когда Брегель играл, он, закрыв глаза, дирижировал пальцами.
- Позер,- прошептал Шон, склонившись к самому уху спутника,- какой нормальный человек выберет такое место для встречи?
- Может, он волновался, что в Америке ты совсем забыл о культуре,- если повернуть голову, можно было снова поймать губами его губы - ну и что, что у всех на виду.
Шон снова усмехнулся - совсем беззлобно, словно подтверждал это предположение. Он устремил глаза на сцену, где в окружении оркестра Брегель - бородатый, не слишком опрятного вида вессен - водил смычком по струнам виолончели с таким видом, словно занимался с ней любовью у всех на виду. Затем взгляд Шона снова остановился на Мейснере. Тот, словно почувствовав его, чуть повернулся - загорелая морщинистая скула дрогнула в подобии улыбки. Он не повернулся до конца, не взглянул на них, но было понятно - он знает, что на него смотрят, что от него чего-то ждут. И главное - он знал, чего именно.
Отчего-то вдруг стало тревожно, почти удушающе страшно. Захотелось взять Шона за руку и вывести его прочь из зала, усадить в свою машину и увезти его из Вены, прочь от этой запутанной игры. Он ходил по краю, слишком рисуясь, слишком демонстративно показывая свое презрение всем опасностям. Слишком насмешливо отзываясь о тех, кто, если и не имел над ним власти там, за океаном, здесь превращались в настоящую смертельную угрозу.
И Мейснер был одним из них.
Шон теперь снова смотрел на сцену - скользил глазами с рояля на первую скрипку, а оттуда - по трубам органа - обратно на Брегеля. Тот, кажется, полностью отдался своей музыке, готовый вот-вот схлынуть. Вот уж был бы номер - судя по всему, Шон ждал именно этого момента. Он сказал правду - музыка его ни капли не занимала. На тонких губах Ренара застыла безмятежная улыбка того, кто и не подозревает о грозящей опасности. Одно утешало - это уж точно было не так. Обо всех опасностях Шон, скорее всего, знал даже лучше своего спутника.
Отзвучал последний аккорд.
Мейснер поднялся со своего места так стремительно, что в воцарившейся тишине паузы между музыкой и аплодисментами, оглушительно хлопнуло поднявшееся сидение его кресла. Мейснер зааплодировал, и в следующий же миг, словно волна прошла по залу - все остальные тоже поднялись на ноги, устраивая музыканту овацию.
Все - кроме Шона. Он помрачнел на глазах - словно маска упала с лица. От одного взгляда на него спутнику стало холодно в душном зале. Он поймал руку Ренара, которую тот занес для хлопка, но так и не опустил на вторую ладонь.
- Уйдем,- выдохнул он, хотя вовсе не собирался этого делать. Он знал ответ на это заранее, он знал, что надежды на отступление - нет. Но не сказать этого тоже не мог.
Шон покачал головой. Поднялся, высвободив руку из пальцев спутника.
Похлопал дважды - так, словно давал Брегелю пощечины каждый ударом ладони о ладонь.
Бросил взгляд на второй ряд. Мейснера там уже не было.
***
- Ты совсем не изменился, мальчик мой,- Мейснер сжал руку Шона, потом взялся за его плечи и посмотрел в лицо снизу вверх.
Гости концертного зала проходили мимо, не глядя на них. Да уж, правду говорят - хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу. Хочешь совершить обмен секретными документами, лучшего места, чем Musikverein не найти.
- Теперь я стреляю лучше,- с улыбкой ответил Шон,- хоть больше и не в куропаток.
Мейснер рассмеялся, похлопал его по плечу и отступил. Спутнику Ренара хотелось встать перед ними, заслонить их от любопытных глаз. Но он остался стоять неподвижно. Ледяное шампанское в бокале слегка шипело, как дождевые капли по брусчатке.
- Брегель сегодня был великолепен! - Мейснер театрально закатил глаза, откинул со лба жидкую седую прядь,- гений! Жаль, что разменивается по таким мелочам, как благотворительность, пьянство и королевские дрязги.
Последние слова он произнес по-французски, хотя до этого говорил на немецком. Шон не моргнул и глазом. Лишь по прозрачно золотой поверхности шампанского в его бокале прошла едва заметная рябь.
- Жаль, что твой брат не явился,- покачал головой Мейснер,- я слышал - он болен?
- Он вечно болен,- независимо пожал плечами Шон,- а я ему не врач.
- "Разве сторож я брату своему?"- процитировал Мейснер и коротко рассмеялся. - хотя ты слишком умен для роли Каина, мой мальчик. Ты бы нашел способ спрятать труп понадежней.
- У Каина просто не было таких надежных сторонников, как вы, герр Мейснер,- отозвался Шон все также нейтрально. Лишь по тому, как усилился на этой фразе его акцент, было заметно, что он нервничает. Можно было только благодарить судьбу за то, что Мейснеру такие тонкости не известны.
- Ты останешься на второе отделение? - Мейснер деловито оправил не слишком свежие манжеты. Было заметно, хоть и только для опытного взгляда. что Шон едва сдерживается, чтобы не отряхнуть свой идеальный фрак там, где его только что касались ладони Мейснера,- он сыграет Брамса - концерт для виолончели и скрипки с оркестром.
- Нет,- покачал головой Шон,- у меня самолет.
Еще раз хлопнув его по плечу, Мейснер с улыбкой зашагал прочь, взмахнув рукой и негромко напевая.
***
Дождь стал таким сильным, что внутри салона машины создавалось впечатление, что они оказались под водой. Нескончаемые потоки делали свет фонарей призрачным, отбрасывали неверные дрожащие тени на лицо Ренара. Спокойное, умиротворенное, как посмертная маска.
От сравнения этого, непрошеным пришедшего в голову, стало не по себе.
- Он отдал то, ради чего все это было?
- Да,- Шон жестом фокусника извлек из-за манжета блестящую серебристую флэш-карту.- куда надежней, чем папка с документами.
- Что здесь? Не его трактаты, надеюсь?
Шон рассмеялся, и отчего-то от звука его смеха сразу стало легче дышать.
- Надеюсь, что нет. - он снова стал серьезным, сдвинув брови,- это расстановка сил. Мейснер строит из себя великого философа, Макиавелли нашей эпохи, но игрок из него куда лучший, чем абстрактный мыслитель.
- Ты доверяешь ему? - он протянул руку и коснулся щеки Шона. Скула Ренара чуть дернулась, словно рука была слишком холодной, но он не отстранился.
- Нет,- ответил он.- никому из сопротивления нельзя доверять до конца.
- Но если он узнает о том, какой ход ты сделаешь, мы рискуем...
- Мы ничем не рискуем,- Шон перехватил его руку и прижал к своей щеке плотнее, затем отвел ее чуть в сторону, поцеловал запястье над белоснежной манжетой. - первый ход редко бывает оригинальным. И я сейчас замер на Е2.
- Значит, ты играешь белыми? - от того места, где коснулись губы Шона, вверх по руке прошла легкая дрожь, но голос остался ровным, мысли - четкими.
- Я думаю, это зависит от того, успею ли я сделать ход первым,- покачал головой Шон. - и суть не в том, чтобы узнать, за какую фигуру взяться, а в том, чтобы видеть все фигуры своего цвета.
- Я устал от иносказаний,- это было сказано в сердцах - почти против воли, но Шон неожиданно улыбнулся так открыто, словно ему только что сообщили самую приятную новость за последнее время.
- Я устал от Европы,- ответил он,- устал от музыки, от дождя и от пустой болтовни.
- Время возвращаться на Е2? - он надеялся, что в голосе не прозвучало и десятой доли той грусти, что проснулась в нем в этот момент. Но, кажется, ее все равно было слишком много.
- Нет.- Шон наклонился к нему, ловя взгляд,- я не затем ушел со второго отделения, не послушав концерт Брамса, чтобы начинать партию прямо сейчас. Еще полчаса я могу задержаться на Е8.
Ладонь его, скользнувшая вниз по шее к воротнику, оказалась теплой.
@темы: Grimm
"
