***

[henrywottonesq]

Поскольку границы канона я уже практически преодолела, в новой главе я позволила себе немного внутренней дивергенции, сдвинула временные рамки.
Чем дальше в лес, тем буйней вечеринка) И в этой части на сцену выходит (и тут же уходит) новый персонаж.
Оле)

Расставания и встречи

Для Леголаса возвращение домой заняло куда больше времени, чем он рассчитывал, и куда меньше, чем требовалось. Сам едва ли осознавая, он откладывал этот момент по разным безусловно уважительным причинам. Сперва – коронация нового Государя. Довольно много времени ушло на все формальности, на подготовку празднества и сам праздник. Затем – нужно было обсудить с Фарамиром детали их совместной идеи и ее воплощения в жизнь. Леголас обещал новому товарищу и соратнику, что вернется в Итилиэн с теми из своих сородичей, кто согласится поехать. Вместе они смогут превратить увядшие, пострадавшие от войны, усталые места в такие, какими их хранила лишь память глубоких старцев. Леголас понимал, что замысел этот – благороден, прекрасен и вполне выполним. Он видел, как зажегся этой идеей Фарамир, и в его почти мальчишеском энтузиазме черпал собственный интерес. В эльфе жило понимание того, что мир для него безвозвратно изменился, из него ушло то, что могло подарить Леголасу настоящее счастье, сделать его целостным и спокойным. Но за неимением счастья он готов был ограничиться радостью и хотя бы тенью умиротворения. В мире, где все надежды оправдались, Леголас тщился найти собственную.
Когда со всеми разговорами, торжествами и прощаниями было покончено, настал черед исполнения данных обещаний. Вместе с Гимли сперва они отправились в лес Фангорна, и там, бродя между древних деревьев и слушая их голоса, Леголас совершенно забыл по времени. Принимавший их Фангорн, видимо, заметив, что эльф слишком погрузился в себя, чтобы уделять внимание своему спутнику, сам показывал Гимли красоты своих лесов. Леголас же бродил сперва по тропам, но потом свернул в лесную чащу, и там, не разбирая дороги, блуждал, словно надеялся что-то найти.
Он помнил ту ночь, когда у самой опушки его поймала в свои липкие серые пальцы жестокая тоска. Тогда его спас светлый призрак чужой печальной любви, и в глубине души эльф надеялся снова встретить его. Он знал, чей это был призрак – и почему тот, осколок чьей души остался средь этих деревьев, в свое время предупреждал Хранителей не пересекать границ Фангорна. Лес хранил множество тайн, и большинство из них должны были остаться нетронутыми. Теряясь в чаще, погружаясь во влажный зеленый сумрак, Леголас время от времени думал, что хотел бы и сам остаться здесь – одним из светлых воспоминаний древнего леса. Он представлял себе путников из далеких времен, которым лишь суждено было наступить, которые забрели бы в этот лес и среди темных стволов увидели его – одинокую тонкую фигуру, сливающуюся с зеленью вокруг. Он не стал бы видением света, он не смог бы подарить надежду заблудившимся, но часть его души хотела раствориться в этой прохладной первозданности, чтобы среди вечных деревьев в шорохе листьев, в опадании листвы и журчании ручьев осталось имя того, кого он потерял.
Леголас вернулся к опушке леса, боясь, что Гимли его не дождался. В чаще леса эльф совершенно утратил счет времени. Но гном ждал его. Оказалось, смирив себя с мыслью о том, что Фангорн – не такое уж страшное место, он нашел пребывание здесь чрезвычайно приятным и увлекательным. Древобород оказался хорошим, хоть и неторопливым рассказчиком, и Гимли провел это время, слушая истории о былых временах и песни забытых эпох.
Покинув Фангорн, друзья, как и было решено заранее, отправились в Агларонд. Там, в сверкающих чертогах, Гимли расстарался, чтобы для Леголаса это путешествие оказалось приятным, и эльф был очень благодарен ему за эти старания. И вот после этого наконец отступать уже было некуда, и путь друзей лежал теперь на север – к их родным краям.
Гимли не терпелось добраться до Эребора – вести о том, что творилось под стенами его родины, доходили краткие и неутешительные. Всеобщий Враг был повержен, но война продолжалась. То же, как знал Леголас, происходило и на границах Лихолесья, и в самом лесу. Однако когда они наконец добрались до его пределов, основные сражения уже отгремели, и отец Леголаса, как ему сообщили встречные птицы-вестники, одержал победу.
- Мы встретимся, когда еще следующая осень не окрасить деревья Итилиэна золотом,- пообещал Гимли на прощание,- я обещал Государю привести в Минас-Тирит мастеров, чтобы восстановить город полностью, и я это сделаю. К тому же, не забывай, я все еще храню нечто крайне ценное,- и он подмигнул ему и тепло улыбнулся.
- Пусть и недолгой будет наша разлука, друг Гимли,- отвечал ему Леголас, - но каждый день ее я буду стремиться к новой встрече.
- Не слишком-то усердствуй,- покачал головой Гимли,- ты долго не был дома, и мне не хотелось бы похищать время в твоей компании у тех, кто так долго был ее лишен.
Леголас в ответ печально улыбнулся. Сам он не был столь уверен, что его возвращения ждут. Дело было не в том вовсе, что Лесной Король не любил своего сына – это было не так, Леголас был уверен. И не в том, что для эльфов разлука на несколько лет – это совсем не то, что для смертных. Он боялся совсем другого. Для него возвращение домой было как встреча с самим собой, с памятью о себе прошлом. Здесь каждое дерево хранило образ беззаботного царевича, не знающего толком, что такое боль и потери, страх и тьма. Лес хранил память о его невинности, для него он был одним из зеленых листьев на ветвях, частью вечной жизни этого края. И Леголас понимал, что ни от леса, ни от Трандуила невозможно будет скрыть, что домой от того эльфа вернулась лишь пустая оболочка. Провожая его, отец прощался, словно навсегда, и сейчас Леголас боялся предстать перед ним призраком, очень ясно представляя его взгляд, направленный сквозь сына, не замечающий его. Он уже причинил своему отцу достаточно боли и обрек его на скорбь, чтобы бередить эти раны явлением привидения того, кто родился и вырос в стенах его дворца.
Теперь, когда зло была повержено, и тьма медленно покидала Лихолесье, отползая неохотно, но неумолимо, ступая по усыпанной хвоей тропе, Леголас чувствовал, как каждое дерево шепчет его имя. Они узнавали его и приветствовали, передавали друг другу все дальше и дальше в чащу – сын Короля вернулся. Вернулся домой. И Леголас радовался бы этому, как радовался прежде, если бы этот лес все еще был его домом. Сейчас же он был желанным, но нежданным гостем.
Он вернулся в подгорный чертог, когда утро едва вступило в свои права. Средь высоких ветвей пересвистывались ранние птицы, и даже в их беззаботных голосах Леголас слышал отзвук своего имени. Он в глубине души надеялся, что не застанет отца бодрствующим. Тогда можно будет пробраться почти незамеченным в свои старые покои, подождать там наступления дня, привыкнуть к знакомым звукам оставленного дома, и лишь после этого предстать пред очи отца.
Но судьба распорядилась иначе. Дворцовая стража встретила его приветственными возгласами – многие из них были приятелями Леголаса с самой юности, и теперь искренне радовались, видя царевича живым и невредимым. Леголас отвечал на их приветствия с настоящей, неподдельной благодарностью. Но когда наконец его проводили к тронному залу, у высоких дубовых резных дверей царевич немного оробел.
Голову Лесного Короля венчала корона из поздних летних цветов. Он был облачен в шелка цвета глубокой августовской ночи, и в ровном розоватом свете разгорающегося рассвета, льющегося из стрельчатых окон, казался отстраненным и усталым. Леголасу даже сперва показалось, что отец не заметил его появления, как он и боялся. Из открывшихся дверей повеяло холодным ветром – вот и все. И на мгновение иллюзия того, что он и правда стал призраком, захватила Леголаса, но потом Трандуил обратил на него взор своих туманно зеленых глаз. Царевич не сомневался – отец знал, что он пересек границу Лихолесья. Об этом ему поведали сплетницы-птицы, нашептали деревья, он слышал приветственные возгласы стражи. Но сейчас Трандуил смотрел на сына так, словно его визит удивил его. Леголас почувствовал, что готов развернуться и убежать прочь, таким пустым на мгновение показался ему этот взгляд. Отец не ожидал его увидеть – или не узнавал вовсе.
А потом – словно луч вешнего солнца упал на него – лицо Трандуила потеплело, взгляд смягчился, а губы тронула легкая улыбка. Леголас заметил, как белоснежные пальцы отца сильнее сжали дубовый посох, как чуть дрогнули его веки, словно глаза Короля вдруг защипало. Леголас умел с детства распознавать все эти признаки, читать в них глубину чувств, которых Трандуил почти никогда не показывал, и сейчас царевич с неожиданным облегчением понял – отец ждал его.
- Ты вернулся победителем, сын мой,- низкий голос Трандуила звучал тихо и вкрадчиво, Леголас чувствовал, как он окутывает его, словно плотные струи ароматного дыма. Он шагнул вперед, и Король плавной волной поднялся с трона. Все движения его были выверенными, лишенными порывистости и резкости. Лесной Король был не из тех, кто бросается обниматься, даже ускоряет шаг, чтобы подойти ближе, и Леголас терпеливо ждал, пока он приблизится. Он чувствовал на себе теперь внимательный изучающий взгляд – Трандуил скользил по лицу и фигуре сына, проверяя – нет ли на нем шрамов, не изменился ли он с тех пор, как они виделись. Он сохранял каждую деталь в памяти, давая собеседнику возможность сделать то же самое. Лесной Король любил, когда его разглядывали, но сейчас Леголас заметил, что в отце что-то безвозвратно изменилось. Да, он выглядел усталым и немного осунулся, но в нем стало ощущаться какое-то новое глубокое спокойствие, словно кто-то вырвал отравленный шип из его сердца, и теперь оно снова могло биться безболезненно. И Леголас догадывался, в чем дело – уж конечно, не в победе над общим Врагом. Отец победил врага собственного – и теперь готов был праздновать победу. Леголас же приглашения на этот праздник, кажется, не получил.
Трандуил остановился в шаге от него, оперся о посох и несколько секунд молчал. Он был не намного выше Леголаса, но царевич всегда ощущал себя маленьким, стоя с отцом лицом к лицу, и сейчас он стал вдруг мальчишкой, вернувшимся с охоты. И главный ловчий рассказал королю, как его сын проявил себя, и теперь Трандуилу предстояло решить – гордится он им или нет. И сердце Леголаса затрепетало от волнения.
- Я знаю обо всем, что случилось с тобой,- заговорил вдруг король, и Леголас был удивлен, услышав в его голосе теплоту,- конечно, я не обладаю способностью прозревать сквозь пространство, но каждый день мне приносили вести – ветер, птицы, листья в лесу и облака в небе – все они были моими посланниками. Я следовал за тобой по пятам, хоть ты и не ощущал моего присутствия, сын мой.
Леголас стоял, как громом пораженный. Он ожидал услышать что угодно, но только не это. Отец же, меж тем, продолжал.
- И когда на берегу светлой реки Серебряный Владыка говорил с тобой, мои губы повторяли его слова,- Трандуил не шевелился, и, если бы не движения его губ, могло бы показаться, что голосом его говорили сами стены. – я был с тобой, когда остановилось сердце того, кого судьба сделала твоим избранником, а твое – разбилось навеки. Я плакал вместе с тобой под темными сводами Фангорна. Вместе с тобой я жаждал смерти в жестокой сече. И с тобой шел Стезей Мертвецов. Я знаю обо всем, что с тобой было. Но то, что будет, мне видеть и знать не дано. Но я рад, что мой сын вернулся – пусть я и не могу сказать, что вернулся он живым и невредимым.
Леголас сделал шаг вперед – он видел, он чувствовал, что отец говорит правду, и поза его – прямая спина, опущенные руки, гордый наклон головы – показалась ему напряженной и неестественной, словно король балансировал на грани слабости, не позволяя себе сорваться. И царевич решил помочь ему.
Он опустил голову ему на плечо. Руки его остались висеть по бокам – Леголас не решился обвить ими плечи Короля, но грудью он прильнул к его груди и закрыл глаза, вдыхая терпкий аромат зарождающейся осени.
Секунду висела гулкая тишина, в которой было слышно лишь, как два сердца бьются так близко друг от друга. Но потом Леголас услышал, как стукнулся об пол дубовый жезл – пустой гулкий звук – а потом тонкие сильные руки отца обняли его за плечи. Объятие было неумелым, неловким, будто отец забыл за столько лет, как это делается, отвык от подобной близости, и теперь не чаял наверстать упущенное. У Леголаса в памяти всплывали смутные, почти стертые воспоминания, когда он – совсем еще маленький – также прижимался к отцу, потому что лишь сильные удары сердца Трандуила могли успокоить его, прогнать дурные сны и помочь заснуть. Минуты растянулись, и царевичу показалось, что они стоят вот так уже целую вечность, но разрывать объятия не хотелось. Ему не нужны были больше ни слова, ни напутствия, ни иные ласки. Сейчас в это касание Трандуил вложил весь свой страх потерять сына и все облегчение от того, что Леголас был все еще жив.
Наконец Король отстранился. Леголасу теперь было мучительно стыдно, что домой он донес так мало от того сына, которого Трандуил отпускал в путь. Но тот улыбался.
- Я хочу кое-что показать тебе,- сказал он,- идем.
На выходе из дворца Король скинул с плеч струящуюся синюю накидку, чтобы удобней было идти по лесной тропе, снял с головы корону и отдал ее подоспевшему слуге. Леголас шел за отцом, не отступая ни на шаг, и некоторое время они продолжали путь молча. От Восточных ворот дворца они спустились по склону холма к границе леса, углубились в него по широкой светлой тропе, но лишь когда свернули с нее, Трандуил снова заговорил.
- В нашем краю есть одна традиция, о которой я надеялся рассказать тебе, когда придет время,- произнес он, - но раз уж теперь этому времени прийти не суждено, то пора для рассказа настала. Когда у лесных эльфов рождается ребенок, отец сажает в его честь дерево в тайном месте нашего леса, которое выбирает сам. А вернее, место выбирает его – я помню, как шагал, не видя дороги, прислушиваясь к шепотам листьев, пока они не велели мне остановиться. Дерево это растет и зеленеет до тех пор, пока тот, в чью честь оно посажено, жив – магия нашего леса хранит его от увядания, гнили и случайных дровосеков. Так родители всегда знают, что их дети невредимы.
Леголасу вдруг стало страшно, он едва сдержался, чтобы не замереть – идти дальше он не хотел. С болезненной ясностью ему вдруг представилось, что дерево, которое его отец посадил в честь его рождения, стоит увядшее и высохшее, с голыми ветвями, похожими на истлевшие кости среди поздней зелени вокруг.
- Взгляни,- вдруг почти шепотом проговорил отец,- вот оно.
Ствол высокой стройной осины был цвета матового серебра. Сильные гибкие ветви тянулись к небу, и Леголас с удивлением увидел, что их покрывает ровный убор из золотых дрожащих листьев. Дерево готовилось к осени, но выглядело живым и готовым, уснув, снова проснуться. Трандуил подошел к нему, прижал ладонь к гладкой коре и прикрыл глаза.
- Я знаю, как больно скидывать листья,- проговорил он, ни к кому не обращаясь – разве что к высокой осине,- я знаю, как сложно хранить надежду, когда жизнь выбивает почву из-под ног и обрубает корни. Но я знаю также, что деревья сбрасывают листву, чтобы когда-нибудь снова расцвести.
Леголас стоял неподвижно, виновато опустив голову, и молчал, не глядя на отца.
- Очень долгое время ты был единственным смыслом моей жизни, мой Зеленый лист,- продолжал Трандуил,- и в сердце моем для тебя всегда будет место. Но ты оторвался от своих корней, и теперь думаешь, что погиб безвозвратно. Для того, чтобы жить, тебе нужно пустить корни в новую почву. И теперь я готов отпустить тебя окончательно.
Леголас поднял на него глаза и перехватил печальный внимательный взгляд в ответ. Сверху, с одной из серебристых ветвей сорвался золотой лист и, кружась, упал на землю. Леголасу захотелось плакать, он опустил глаза и сглотнул.
- Благодарю тебя,- проговорил он тихо и хрипло,- за данную мне жизнь, которую я не смог сберечь.
- Любой родитель знает, что, давая жизнь, нельзя надеяться, что дар твой вернется к тебе. Наши дети нам не принадлежат, – ответил Трандуил,- все, на что мы можем надеяться, это то, что они смогут прожить жизнь так, чтобы им не потребовалось быть сильными.
Леголасу вдруг вспомнились слова Владычицы в тот день, когда они уходили из Лотлориэна, и что-то внутри него шевельнулось – это было еще не понимание, но уже очень близко к нему.
- Все, о чем я прошу тебя на прощание,- Трандуил опустил руку и снова шагнул к сыну,- это принять от меня кое-что в дар, пообещав сохранить, и сопровождать меня на следующее Новолуние в одной важной миссии.
Леголас не раздумывал ни мгновения.
- Я выполню и то, и другое.
***
Ночь новолуния была темной и теплой. Воздух был густым и сладким, как мед, и небольшая группа ехала по Лихолесью, не таясь и не опасаясь – с тех пор, как стены Дол Гулдура были обрушены, а зло – изгнано, лес снова стал безопасным для путников. Короля и его сына сопровождали лишь несколько приближенных стражей. Все они – Леголас знал это – особенно отличилась в боях, защищая жизнь своего правителя, и теперь были удостоены большой чести сопровождать его. Они ехали на юго-восток, и, вслушиваясь в отдаленные песни лесных эльфов, мешающихся с шелестом листвы, Леголас прощался с лесом, бывшим ему домом большую часть жизни. Это было прощание навсегда, но с легким сердцем – лес отпускал его, не надеясь на новую встречу, но зная, что этого не миновать, и не печалясь. Лесные эльфы печалиться не умели, и Леголас надеялся в последний раз припасть к источнику их беззаботности и жизнелюбия, прежде, чем навсегда перестать быть одним из них.
Он провел в доме отца несколько дней – и на это время, казалось, вернулся в прошлое. Как в те дни, когда о зле еще не помышляли, Леголас снова был юношей, познающим жизнь, живущим в тени отцовских стен и оберегаемым ими. Он с радостью поддался этому сладкому наваждению, урвал последние крохи спокойствия и знакомого счастья. Отец был мягче и общительней обычного – вместе они походили знакомыми тропами, слушали пение птиц и журчание зачарованных ручьев. Один раз даже съездили на охоту, и Трандуил был приятно удивлен, как отточилось и без того достойное восхищения мастерство Леголаса в стрельбе.
Но теперь всему этому приходил конец, и они ехали сквозь приветливую темноту каждый навстречу своей новой жизни. Подарок отца – крохотный серебристый саженец – был надежно упакован и прикреплен к седлу Леголаса – он нес в себе кусочек магии Лесного Короля и не мог завянуть в дороге.
Начинало светать, когда небольшая группа достигла южной границы Лихолесья. Здесь росли раскидистые древние буки, и, спешившись, Трандуил подошел к одному из них и замер в прохладной предрассветной полутьме. Стражи вместе с Леголасом присоединились к нему, но держались чуть в стороне. Взор глаз Короля был устремлен на юг, и весь он будто бы превратился в слух. Над лесом висела прозрачная тишина, не было слышно даже перекликаний птиц. Граница земли и неба алела, и по темному склону начали расходиться приглушенные розовые и пурпурные разводы. Рассвет разгорался, земля дышала свежестью и чистотой надвигающейся осени, и в ветре чувствовалась леденящая прохлада ее сухих щедрых рук. Леголас застыл вместе со всем вокруг – казалось, теперь время властвовало лишь над солнцем, медленно просыпающемся за границей видимости.
И когда первый луч коснулся крон замерших деревьев, откуда-то из-за ветвей послышалась звонкая песня. Множество чистых ровных голосов пели на древнем языке, и мелодия лилась, растекаясь, как солнечный свет, как молочный туман наступающего утра. Леголас увидел, как его отец встрепенулся и даже почти подался вперед всем телом, а музыка все приближалась.
На опушке, неся серебряное знамя, появился отряд – не больше их собственного. Впереди на белоснежном легконогом коне ехал Владыка Келеборн, и лицо его светилось радостью и предвкушением. Он поднял руку, и спутники его остановились. Леголас видел, что, спешиваясь, Владыка едва удерживался, чтобы не пуститься бегом. Несколько мгновений пение звучало громче и отчетливей, но потом Келеборн медленно и чинно, едва касаясь ногами земли, двинулся вперед, и голоса смолкли. Трандуил, ступив из тени бука, не приминая под собой травы, пошел ему навстречу, и у самой границы двух королевств, в полушаге друг от друга, они остановились. Леголас мог видеть лицо отца – и перед ними был больше не величавый Король края, выжившего в жестокой войне, не мудрый ледяной правитель, ни разу толком не улыбнувшийся за последние несколько веков. Трандуил снова стал тем юношей, которого Леголас знать не мог, но про которого слышал из рассказов других. Легконогий охотник, беззаботный и дерзкий, как пробившийся в комнату солнечный блик, с распахнутым сердцем, чистыми помыслами и любовью в душе, огромной и бессмертной, как Море. И царевич почувствовал, как его собственное сердце наполняется радостью.
Владыка Келеборн, улыбаясь, посмотрел на Трандуила и протянул руку – их пальцы сплелись, и в высоте, между ветвей, наконец радостно и звонко запели птицы.
- Ночь миновала,- проговорил Владыка, и голос его – тихий и мелодичный, казалось, был слышен со всех концов просыпающейся земли,- и в этот утренний час я снова нарекаю этот край Эрин Ласгален – Лесом Зеленых листьев.