Dum spiro, spero
Симпатичный террорист Майзнер выбился в фавориты среди персонажей, и посему - вашему вниманию, собственно, фанфег)
Открытка
***
На Уотерфорд-стрит фонари почти не горели. Шон припарковался в привычном месте - район был довольно приличным для этой части города, и почти все кадеты снимали здесь жилье. Разумеется, он мог бы выбрать квартиру и получше - мать говорила, что финансовые возможности их почти не ограничены, но Шон не хотел это проверять. Как и прибегать слишком часто к этим самым "источникам". О них он знал достаточно, чтобы выдавать за нежелание светиться и выделяться на фоне остальных однокашников, свои истинные мотивы. Здесь, по ту сторону океана, он не хотел иметь с этими людьми ничего общего. По крайней мере пока у него не было достаточно влияния и сил, чтобы не быть им ничем обязанным.
Хлопнула дверца машины. Шон застегнул куртку под горло - для ноября погода была пронзительно холодной. Порыв влажного ветра бросил в лицо горсть брызг, Шон поглубже засунул руки в карманы, привычно огляделся. Улица была пуста. Быстро, но не поспешно, он пересек дорогу, остановился у входной двери. Ключ долго не попадал в скважину - ровно столько, чтобы Шон успел еще раз окинуть взглядом подъездную дорожку и темный абрис кустов в отдалении. Все эти действия превратились в бесполезную угнетающую привычку, от которой за последние годы, уже живя самостоятельно, он так и не смог избавиться.
Щелкнул замок, дверь открылась с коротким скрипом, и Шон ступил в темноту, оставляя за порогом еще один пронзительный порыв ветра. С реки сегодня тянуло солью, илом и мертвечиной, а осенний воздух к ночи стал совсем ледяным, не исключено, что к утру выпадет снег. Впервые за три года. Совсем не такой, как там, на родине - здесь он быстро превратится в серую грязную жижу, но Шон поймал себя на неожиданно сентиментальном желании утром увидеть за окном белое покрывало. Слишком сентиментальное для того, кто так отчаянно пытался избавиться от старых привычек.
Лестница наверх - третий этаж, еще одна дверь, еще одна заминка. Шон выронил ключи - руки замерзли, отопление в машине давно пора было починить. Наклонился и глянул через плечо на темнеющий провал лестничного пролета.
В прихожей темнота была оглушающей. Шон пошарил по стене - он жил в этой квартире уже несколько месяцев, но все еще не счел нужным запомнить, где здесь находится выключатель. Действие, которое следовало бы было довести до автоматизма - видимо, это говорило о том, что место это домом Шон так и не начал считать. Наконец он щелкнул кнопкой выключателя. Лампа не загорелась, и он остался стоять в полной темноте.
- Ну привет! - услышал Шон глухой голос, а затем, чьи-то сильные руки обхватили его за плечи. - Будешь орать - убью, - угроза прозвучала почти что ласково. Тон был таким неподобающим случаю, что вся ситуация становилась еще страшнее, грабители так не разговаривают, а вот маньяки - те, пожалуй, могут.
Шон замер, оценивая ситуацию - скорость реакции у него была отменной - в Академии именно из-за нее он был одним из лучших на курсе. А еще из-за навыков рукопашного боя - должно быть, с маньяком можно было бы провести один из полицейских приемов - маньяки не анализируют, они действуют шаблонно и просто, с извращениями, но без особой выдумки. По крайней мере все учебники говорят об этом. Другое дело - хладнокровные убийцы, наемные профессионалы.
Человек был ниже Шона, но держал его уверенно, точно подстроившись под его совсем не средний рост - значит, не просто зашел в первую попавшуюся дверь, а искал именно его. Ждал, зная, когда Шон приходит домой и то, что возвращается он один. Во всей ситуации было лишь одно "но" - настоящий наемный убийца непременно бы перед тем, как велеть не орать, закрыл жертве рот или хоть пистолет в спину упер.
- Теряешь хватку,- заметил Шон светским тоном,- тебе еще повезло, что я сегодня не настроен выкручивать руки и пинать преступников.
"Преступник" тихо рассмеялся и потащил жертву в сторону спальни, точнее "спаленки" в данном случае. Это комнатенка, размером не больше стенного шкафа, гордое имя "спальни" носить просто не имела права.
- Тебе повезло, что я уже давно раздумал тебя убивать!
Шон усмехнулся в ответ, не сильно сопротивляясь такому напору.
- Как-будто когда-то у вас был шанс это сделать, мистер Майзнер,- заявил он, открывая тонкую дверь и не зажигая света. В комнате его всегда был безупречный порядок, и только сегодня, разумеется, уходя в Академию, он не успел убрать кровать - опаздывал. Перехватив руку Фридриха, Шон остановил его - не то, чтобы он смущался неубранной постели - нет. Но момент встречи требовал какой-то паузы, хотя бы секундной.
- Ты дошутишься до того, что рано или поздно я все-таки пристрелю тебя в целях самообороны, Фридо,- проговорил он очень серьезно.
- Тогда это будет самая смешная моя шутка, - тем же тоном ответил Майзнер, толкая Шона на кровать, - Ты же всегда говорил, что с чувством юмора у меня не очень, я пытаюсь реабелитироваться.
Фридрих быстро скинул куртку и рухнул рядом с ним. Кровать предательски заскрипела, и Майзнер поморщился. Этот странный аскетизм делал Шона еще более непохожим на всех его венценосных родственников.
- Когда ты ее, наконец, поменяешь? Впрочем, то, что она до сих пор цела, лучше любой дуэньи говорит мне, что ты был верен мне, разлюбезный Шон.
Фридрих хозяйским жестом расстегнул молнию на жакете Ренара, бесцеремонно стащил его и откинул в сторону.
- Это говорит лишь о том, что я никого не приводил сюда,- заметил Шон в ответ, хотя по сути, Фридрих был прав. Три месяца с тех пор, как он сказал, что "больше откладывать некуда" и вернулся в Европу, Ренар действительно хранил ему верность. Занимал все время учебой, тренировками, миллионом важных дел, лишь бы не думать о том, что Майзнер может больше не вернуться.
Шон привстал, избавился от форменной футболки и отправил ее вслед за жакетом.
- Зная тебя, я бы сказал, что оставаться у кого-то ты любишь еще меньше, чем приводить к себе. - Майзнер стянул свитер и навалился на Шона. Он скучал по нему, скучал по прикосновениям, по тому, как обнаженная кожа прикасается к обнаженной коже. Скучал по его дыханию и светскому, холодному тону, так часто вводящему в заблуждение.
Фридрих несколько секунд смотрел на Шона, любуясь, а потом поцеловал. Хватит реверансов и любезностей. Стоило их губам соединиться, как с Майзнера мгновенно слетело мнимое спокойствие, он глухо зарычал. Его руки жадно заскользили по обнаженным плечам Шона, иногда сжимая их так сильно, что оставались красные следы от пальцев.
Стоило Фридриху коснуться его, как Шон терял способность мыслить здраво. Это он уяснил для себя с самого первого раза. Не было места для светской беседы и самоконтроля там, где Майзнер гладил его плечи, касался груди и прижимал к кровати с восхитительной, совершенно не аристократичной грубостью. Вот и теперь он способен был лишь отвечать на эти поцелуи с не меньшим жаром, подставляться под резкие ласки и, подаваясь навстречу, негромко стонать от нетерпения.
Майзнер был опасней всех, кого знал Шон - день за днем постигая основы криминалистики, он понимал это все отчетливей. Убийца - изобретательный, тонкий, наблюдательный, хитрый и совершенно беспощадный. Если бы тогда - полгода назад - все сложилось чуть-чуть иначе, Шон был бы мертв, несмотря на всю свою осмотрительность и силу крови, текущей в его жилах. Майзнер выпустил бы эту кровь без сожаления и исчез без следа. И одна мысль об этом заводила Шона еще сильнее.
Он выгнулся, прижимаясь к Фридриху настойчивей.
Тихо ругаясь по-немецки, Майзнер отстранился от него, чтобы расстегнуть брюки. Он нетерпеливо облизнулся, поймав взгляд Шона, и криво усмехнулся, обещая ему скорое небо в алмазах.
Да, Фридрих был убийцей, пусть пока еще молодым, пусть не слишком известным в нужных кругах и не добившимся звездных контрактов, но профессиональным и действительно беспощадным. Часто в своих мыслях Майзнер сравнивал профессию наемника с охотничьим псом, а каждой собаке нужен хозяин. Тот, кто скажет "ату!", кто укажет цель и, кинет сахарную кость, в знак поощрения. Таков мировой порядок, таков мировой закон. Однако законы созданы для того, чтобы оджнажды их нарушили, Майзнер, желая заслужить одобрения хозяев инициативой, встретил того, кого полюбил.
Это все было фатальной ошибкой, форменным провалом для такого, как он. И Шон об этом знал. Он знал, что по сценарию прекрасный принц должен был умереть, но все сложилось так, как сложилось, и их связь с Майзнером была не меньшим плевком в лицо Королевским Семьям, чем само рождение Шона на свет.
Наверно, в этом была какая-то высшая справедливость, но ни Шон, ни Фридрих, никогда не погружались в размышления об этом слишком глубоко. Зачем, если есть, куда погружаться с гораздо большим удовольствием.
Шон помог избавить себя от брюк и нижнего белья - остался совершенно обнаженным. Откинулся назад и, не сводя с Майзнера глаз, многообещающе ему улыбнулся.
- А ты за эти три месяца многих перевидал в таком виде? - осведомился он. Вопрос сорвался с губ сам собой, но брать его назад было поздно - чтож, пусть Фридо узнает, что Шону это совершенно небезразлично.
Майзнер, скинув остатки одежды, навалился на него и, прежде чем ответить, поцеловал еще раз, долго и страстно.
- Я был занят. - наконец оторвавшись от губ Шона, ответил он, - У меня были другие дела. Но как только я понял, что пора возвращаться в мир плотских утех, я, вместо похода на Марияхильфештрассе, купил себе билет за океан! - Фридрих коленом раздвинул его ноги, - Так что, высочество, вам придется поработать за все три месяца моего воздержания, - кровожадно добавил Майзнер и прикусил его плечо.
Шон любил в нем все - и сейчас, послушно разводя колени под этот кощунственный грубый бред, он снова пришел к этому выводу, как впервые в жизни. Да, он любил эту грубость, эту агрессивную манеру, эти возмутительно пошлые слова, которые Фридрих произносил, кажется, специально для того, чтобы спровоцировать его. Он любил эти сладко болезненные укусы, влажные поцелуи и следы, которые оставляли на его коже пальцы Майзнера. Он любил то, как он маскировал слова "я скучал по тебе" под тысячами покрывал позерских заявлений искушенного любовника. Шон любил то, что Фридрих любил его.
Он приподнялся, закинул ногу ему на талию, выгнул спину, не сводя взгляда с лица Фридриха.
- Работать - не королевское дело,- заметил Шон, и лишь легкая хрипотца в его поучительном тоне выдавала степень возбуждения,- так что поработать придется тебе, Фридо.
- Какая спесь! - рыкнул Мейснер, теперь его поцелуи мешались с легкими укусами. Он гладил Шона по бедру и бокам, иногда его рука проникала между их телами, лаская то один, то другой истекающий желанием, горячий член. Когда возбуждение достигло той точки, когда все мысли вытесняются инстинктами, Фридрих оторвался от него, выдыхая одно слово, - Смазка?
Шон снисходительно улыбнулся, хотя это и стоило ему больших усилий.
- А ты разве не принес с собой? - осведомился он. От того, что Фридрих творил с ним, от всех этих прикосновений и поцелуев, Шону было трудно дышать, голова кружилась, а член стоял до боли, но Ренар не был бы Ренаром, если бы до последнего не продолжал эту игру в поддавки,- я, знаешь, дома ничего подобного не держу.
- Прекрати ерничать, а то трахну насухо! - пригрозил Майзнер, который уже действительно был доведен до той стадии, когда шутки перестают быть смешными, и начинают злить. Конечно боли он бы Шону не причинил ни за что на свете, но вот на реверансы его уже не хватало. - Или по итальянски, с оливковым маслом! - он осклабился, двинув бедрами, так что его член скользнул между ягодиц Шона.
Ренар невольно дернулся, прикрыл глаза и пропустил вдох. Неопределенно кивнул куда-то в сторону. Место, где он хранил смазку, за три месяца не изменилось, педантичности Шона не хватило на то, чтобы переложить ее из тумбочки в шкафчик в ванной. Слава богу, что не хватило. Он чуть отстранился, чувствуя, как внутри все сжимается от нетерпения, и предоставил Фридриху самому достать тюбик.
Этап с презервативами они уже миновали, а потому, к счастью, смазки было достаточно для того, чтобы перейти к самому главному блюду сегодняшнего вечера.
Майзнер выдавил лубрикант на ладонь, обмакнул в него указательный палец и коснулся им входа в тело Шона.
- Его высочество готово к хорошей дрючке? - и, не дожидаясь ответа, он ввел палец до основания.
До того, как это случилось в первый раз, Шон и представить не мог, что кто-нибудь будет проделывать с ним такое. Более того - что он позволит кому-нибудь это с собой сделать, но Майзнер...
В тот раз Фридрих не спрашивал - он просто взял и все, и Шон не нашел в себе ни сил, ни желания сопротивляться. Тот, кто надеется взять многое, должен уметь и отдавать. Особенно, если это так приятно. Когда Майзнер брал его, Шон испытал самый сильный оргазм в своей жизни. А потом еще и еще.
Он выдохнул, двинулся и сжался. Расслабился и сжался вновь. Тело, успевшее отвыкнуть от таких вмешательств, теперь охотно вспоминало все пройденные этапы. Шон, сжав зубы, нетерпеливо застонал. Это был, пожалуй, лучший ответ на вопрос Фридриха.
Майзнер смотрел на Шона, на то, как меняется его лицо, как он стонет, когда к первому пальцу присоединился второй. Однако, каким бы ни было прекрасным это зрелище, тело нетерпеливо требовало свое. Единожды дорвавшись до Шона, Майзнер, казалось, уже не мог без него. Это был его наркотик, привыкание с первой дозы, навсегда. И где-то в глубине души зная, что рано или поздно ему придется завязать с этой смертельной зависимостью, Майзнер понимал - бросить совсем - невозможно.
- О даа! - хрипло прошептал он, проникая, наконец, в Шона. Медленно, стараясь не причинить боли, пытаясь справится с собственным желанием, что гнало его вперед и требовало разрядки. Медленно, мучая и себя, и Шона, срывая с его губ один за другим нетерпеливый стон, Майзнер брал его, растворяясь в ощущениях. Он возвращался к жизни, воскресал, после долгой разлуки. Все чувства и физические и ментальные, сплелись в тугой жгут, перекрутились, сплавились в одно, пустившее свои щупальца по венам, насадившее спорами разум, оно заполняло все его существо, заставляло двигаться, двигаться, двигаться. Все резче и резче, словно от этих толчков зависела жизнь Фридриха, жизнь Шона.
- Ich liebe dich! - вместе с оргазмом выкрикнул Майзнер, последний раз вбивая себя в податливое, горячее тело.
Шон кончил вместе с ним. Дыхания хватило лишь на тихий стон. Когда сладкие судороги прошли, он, не отпуская Майзнера от себя - и из себя - посмотрел на него с легкой "принцевской" улыбкой.
- Je sais,- ответил он мягко, хотя с языка рвались совсем другие слова. Шон знал - Майзнер брал его, Майзнер был опасен, и Шон оставался жив лишь потому, что тому не посчастливилось полюбить его, но настоящий контроль был в его руках.
Он медленно и лениво сжимался вокруг члена Фридриха, не сводя с него глаз.
- Я не хочу тебя отпускать,- признался он, не уточняя, что именно имеет в виду - их положение сейчас или всю ситуацию в целом,- иногда мне кажется, что лучше бы ты убил меня, Фридо. Так было бы проще.
- В тебе слишком много королевской крови, Mein schöner Prinz, оттуда столько фатализма и обреченности, - Майзнер как всегда не мог обойтись без фирменной шутки о его имени, все началось с простого "So schön!" сказанное Фридрихом как-то раз, а потом и дня не проходило, чтобы он как-то не обыграл этот "schon". Danke schon - было самым безыскусным.
- Если бы я убил тебя, то с кем бы я так вкусно трахался, скажи на милость?
Он все же вышел из него, чтобы свесившись с кровати, найти в кармане куртки пачку сигарет и зажигалку. Закурил, блаженно откидываясь на подушку.
- Некоторые до сих пор полагают, что во мне слишком много крови,- Шон не возражал - просто констатировал факт,- то, что в прошлый раз ты действовал по собственной инициативе, совершенно не значит, что в следующий раз ты получишь приказ это сделать. Я - Schmutziges Blut, и фатализм здесь не при чем.
Ренар вытянулся на кровати рядом с ним, чуть поморщившись, посмотрел на сигарету, закинул руки за голову и уставился в потолок.
- Гончая, решившая не загонять лису,- выговорил он с беззаботной улыбкой,- как это символично.
Просто лежать рядом с ним уже было вызовом. Шон помнил тот день, когда они сделали это впервые, до мельчайших подробностей.
Тот же самый пистолет лежал под подушкой - хоть и другой.
Майзнер одной рукой притянул Шона к себе.
- Лиса оказалась слишком хороша, чтобы ее убивать, - заметил он. - Но если кому захочется чернобурки на манто, я узнаю. Узнаю и пришлю открыточку, можешь быть уверен. - Фридрих посерьезнел и посмотрел на Шона уже без вечной своей беззаботной улыбки, что маской скрывала все его чувства. - Ты должен мне верить, и тогда я смогу тебя защитить. Я клянусь, что до последнего буду на твоей стороне.
Шон повернул голову и посмотрел на него. Рука нащупала холодную сталь дула под подушкой сама собой. Он почти слышал собственный голос, произносящий насмешливо и ровно "Ты думал, нарвался на простачка, mon cher?"
- Мне не нужна защита,- ответил он, поглаживая дуло пальцами одной руки, а плечо Майзнера - другой,- если бы я не мог защитить себя сам, я бы давно сдался на милость победителей. - он потянулся за коротким поцелуем. На губах Майзнера остался терпкий вкус табака, Шон провел по ним языком, снова отстранился,- и, пожалуйста, не надо клятв. Я не коронованная особа, чтобы легко принимать их.
Майзнер покачал головой и ухмыльнулся. Ему не хотелось спорить, не хотелось ничего доказывать. Шон знал лучше него, что любой союзник в такой войне - маленький шаг к успеху. И лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что ему нужна защита. Необходима. И Шон осознавал, что клянется ему Майзнер не потому, что тот претендент на престол, и не потому, что видит в будущем переворот и воцарение на престол бастарда. Он любит его - а потому будет защищать
- Как скажешь, - хмыкнул он в ответ, стряхивая пепел в блюдце на прикроватной тумбочке, куда Шон с маниакальным упорством клал наручные часы.
Шон этого даже не заметил.
- Но я могу пообещать тебе одно,- продолжил он так, словно и не прерывался,- в этой партии, где пока я только пешка, я дойду до последней линии. И ты знаешь, что произойдет потом.
Он улыбнулся и отпустил пистолет. Положил прохладную ладонь Майзнеру на грудь, пристально посмотрел в глаза, продолжая улыбаться.
Фридрих опять улыбнулся в ответ, прикрывая глаза, вместо кивка. Прохлада руки ему сказала больше, чем слова.
***
- Пришли мне открытку.
Эта короткая фраза - как пароль. Шон знал, что Майзнер в очередной раз поймет ее правильно. Как заляжешь на дно, постарайся прислать мне новые координаты. Номер телефона, адрес - что угодно, лишь бы не терять связи. Шону всегда было необходимо знать, что Фридрих жив. Где он, что с ним, чем и с кем он был занят - неважно, лишь бы дышал. Лишь бы иметь возможность снова получить его короткое сообщение с незнакомого номера. Прошло десять лет с их первой встречи, многое изменилось, но не тот факт, что Шону всегда нужно было быть уверенным, что Майзнер жив и вернется. Он всегда возвращался.
О трагической смерти советника Семьи сообщили в газетах - Шон прочел это утром, придя в участок. Трагическая случайность, в которой он один - и еще, возможно, несколько посвященных лиц - могли увидеть закономерность и фирменный почерк. План был разработан и приведен в исполнение - теперь на пост можно было посадить "своего" человека - того, кому Шон мог доверять хотя бы отчасти.
Советник утонул у берегов Корсики, и Майзнер сейчас, скорее всего, направлялся в Вену - к самому сердцу Семьи Кроненберг, в самый центр королевского улья. Сейчас это было самое безопасное место - это было частью плана, но Шону больших усилий стоило не отправиться в Австрию вслед за ним. На этот раз они предприняли самый серьезный шаг за последнее время, поставив на карту все, и Шону казалось, что, оставаясь за океаном, он совершал страшное предательство. Но Майзнер сказал ему - все с той же легкой насмешкой в голосе - "Генерал ведет сражение из штаба - таков закон эффективности." Шон и сам это знал, и потому не двигался с места.
За десять лет многое изменилось - это правда. Ход за ходом, клетка за клеткой, рискуя быть съеденным, он двигался вперед, и сейчас застыл где-то на середине поля - все еще белая пешка. В то время как белый офицер уничтожал черные фигуры. За это стоило выпить.
Виски обжигал горло - прямая насмешка. Узнать, какую именно марку предпочитает отец, и упорно пить тот же самый, доставать его с трудом за цену, которую он все еще едва ли мог себе позволить, и открывать бутылку только по особым случаям. Таким, как сегодня. Сегодня Ломарах должен был помочь скоротать время до того момента, как от Майзнера придет открытка.
Шон помнил их каждую минуту вместе - это было как проклятие памяти. Каждое сказанное друг другу слово, с того, самого первого.
- Меня зовут Фред, я живу по соседству.
- Шон. Вы - тоже кадет Академии?
- Нет. Я студент по обмену, - Фридрих Майзнер смотрел в глаза принца-бастарда, которого уже скоро убьет, и улыбался. - А вы, значит, кадет? - он покивал, словно очень оценил выбор профессии.
Шон чуть приподнял бровь. Собственный акцент он смог изжить часами тренировок, постоянно выгоняя из речи мягкие согласные и растянутые гласные, а этот парень, кажется, ничуть не стеснялся своего - неуловимо немецкого, словно специально введенного в речь, как острая приправа.
- Немец? - спросил он - возможно, не слишком вежливо, но и правила европейского этикета он изживал из себя с завидным упорством. Такт американцам чужд.
- Немец, - широко улыбнулся Майзнер. Ему хотелось бы, наверно, в тот момент сказать, что он австрияк, просто чтобы посмотреть на лицо Шона, но он не стал - тот был вполне в состоянии отличить австрийский акцент от немецкого. Никогда нельзя недооценивать своего врага, решил, что ты умнее - расслабился и проиграл. Никогда нельзя переоценивать своего врага - решил, что он опережает тебя на ход, запутался в догадках и проиграл. Слова наставника до сих пор звучали в голове Майзнера. Впоследствии, он не раз повторит их Шону.
Шон был красивым, не чета своему брату, законнорожденному истерику. "Восточный Эрик" подумал Майзнер подспудно, он любил играть словами. "East Erick und Shöner Sean".
- Приехал только вчера.
В то здание новые люди въезжали редко - хозяйка была вессеном, и простых смертных недолюбливала. Шона она, впрочем, тоже любила не слишком, хоть и знала только одну из сторон его натуры. Этот парень, однако, вессеном, кажется, не был. Хотя определять их на первый взгляд Шон и не умел толком. А задавать такой вопрос в лоб было еще менее прилично, чем спрашивать о национальности.
- Берегитесь Тарантулы,- решил он отделаться шуткой,- она только с вида обычная старушка.
Фраза была достаточно двусмысленной, чтобы тот, кто нужно, понял ее правильно, и при том достаточно нейтральной, чтобы непосвященные просто решили, что он неудачно пошутил.
- Она съела всех своих мужей? - хохотнул Майзнер, - Или у нее мохнатые руки? Почему Тарантула? - Шон был цаубербист, и действовал на Фридриха, как обычно действовали на мужчин хексенбисты. Слишком гладкая кожа, смуглая, матовая. Кудрявые мягкие волосы. Губы, которые хочется изнасиловать поцелуем.
Да что же это!?
Фридрих собрал волю в кулак, о чем он думает? Он приехал сюда, за океан, чтобы убить бастарда и заслужить награду за лояльность Семье. Он приехал сюда уничтожать, а не желать!
Шон улыбнулся. Когда ко всем и всегда относишься подозрительно, в каждом встречном видишь потенциального врага, жизнь становится невыносимой чередой осторожных вопросов. Рано или поздно от этого устаешь - а как же иначе?
- Говорят, это прозвище она получила еще в доисторические времена,- ответил он,- ну то есть, еще до того, как я сюда въехал.
- Ясно. То есть мы так и не узнаем, откуда оно. Впрочем, ты будущий полицейский, проведи расследование. - Майзнер и сам не понял, как подмигнул ему. Да-да, он только что подмигнул своим специальным "ты мне нравишься, детка" тому, кого собирался убить. Вот это уже ни в какие ворота! - Но мне пора! - поспешил попрощаться он, пока не случилось чего-нибудь еще, более непоправимого, - Увидимся, Шон!
- Увидимся,- ответил Шон, зная, что видеться они будут на лестнице и в холле, но не более того.
Еще один глоток. В висках начинало стучать, скулу дергало. Шон невидящим взглядом уставился в стену напротив. Майзнер никогда не путешествовал самолетами, знал, что самый анонимный, самый безопасный способ - это поезд. А еще, кажется, боялся летать. На самолет он садился только затем, чтобы прилететь за океан, к нему.
И почему так произошло, Шон не знал до сих пор.
Они виделись слишком часто для простых соседей - Шон встречал его чуть ли не каждый день и в конечном счете даже принял приглашение выпить, хотя до сих пор не водил знакомств ни с кем из соседей.
В светлой квартире Фреда - почти точной копии его собственной, Шон почувствовал себя на удивление легко и комфортно, словно вдруг оказался дома.
- Значит, поэтому ты пошел в полицию? - покивал Майзнер, сделав глоток пива прямо из бутылки. Он собирался убить Шона... завтра. Внутренний голос напомнил, что он собирался это сделать еще вчера. А если быть уж совсем откровенным, то и позавчера и даже неделю назад. Но вместо того, чтобы привести план в исполнение, Майзнер любезничал с Принцем Милашкой, говорил о погоде, достопримечательностях Портленда и вот, теперь докатился до совместного распития отвратительного, жидковатого орегонского пива.
У Шона к пиву отношение было не менее скептическое, чем ко всем своим родственникам вместе взятым. Он и сам не понимал, как так получилось, что он принял приглашение и теперь даже находил этот напиток не столь ужасающим. Ренар покачал головой и ответил к своему удивлению предельно откровенно:
- Я пошел в полицию, чтобы научиться видеть и замечать правильные вещи. Я никогда не хотел помогать людям или разоблачать негодяев,- он улыбнулся и сделал еще один короткий глоток,- должно быть, странно, что я говорю так, но это правда.
Это и была правда - но до сих пор никому, даже матери, Шон этого не говорил.
- Значит, на самом деле ты плохой мальчик, - улыбнулся Майзнер и отсалютовал ему бутылкой, - Тогда я уже не одинок!
- Мир не делится на хороших и плохих,- ответил Шон. Откровенность с человеком, которого он едва знал, была настолько непривычна, что Шон почти не испытывал удивления или внутреннего протеста собственному поведению. Все происходило словно само собой. Теперь, с высоты прожитых лет, он знал, что, должно быть, именно тогда все понял. Именно тогда переступил черту близости, за которую не пускал никого - ни до тех пор, ни позже.
- Учась в Полицейской Академии, понимаешь это особенно отчетливо,- Шон чуть склонил голову,- преступник всегда имеет свои мотивы, а полицейский зачастую - напротив, не имеет ни принципов, ни чести.
- А я и не сказал, что хорошие парни идут в полицию, а плохие - в убийцы. - ухмыльнулся Майзнер, - Мир делится, раскалывается на две части, но этот раскол идет совсем не там, где Бог хотел бы его увидеть.
Новый знакомый был слишком философичен для простого студента по обмену. Впрочем, Шон же не спрашивал, на каком факультете он учится.
- А вы встречали много убийц и полицейских, чтобы сделать срез? - поинтересовался он.
Майзнер не ответил, он просто смотрел на Шона и от его улыбки не осталось и следа. Теперь он был похож на опасного хищника. Фридрих будто бы схлынул, но то была не смена внешности, и не появившиеся клыки - опасность исходила от него самого, и Шон вдруг очень четко осознал - что именно этот облик - истинный.
В голове же Майзнера, тем временем, мысли метались будто рой ос, потревоженный незадачливым сорванцом. Он понимал, что сейчас "та самая секунда", момент разоблачения, который рано или поздно застает тебя врасплох, если ты слишком затянул игру. Шон начинает догадываться, или уже догадался о том, кто он такой и для чего здесь. Но для чего же он здесь? Чёрт побери, Майзнер вдруг разоблачил сам себя: он не хотел убивать Шона Ренара. Это было настолько очевидно, что ему даже стало стыдно за себя. Врать можно кому угодно, врать себе - никогда. Все это время, что он изучал принца, что потратил на сближение с ним, на короткие беседы в коридоре и наблюденя - было лишь обманкой. Не нужнен месяц на то, чтобы убить беззащитного студента, не нужно знать, какое мороженое предпочитает жертва, чтобы пустить ей пулю в лоб. И уж конечно, нет никакой пользы в том, чтобы пересматривать любимые фильмы будущей мишени. Он не хотел убивать Шона Ренара, но он хотел знать о нем все. А вот для чего ему нужны были эти знания, вопрос другой.
Фридрих оказался рядом с Шоном так быстро, что человеческий глаз едва мог уловить движение, схватил за руки, рывком поднимая с кресла, и впился жадным поцелуем в губы.
Должно быть, Шон ждал этого, был к этому готов, и потому не вырвался, не ударил, повинуясь инстинкту и выучке, но напротив - чуть наклонился, чтобы сгладить разницу в росте, ответил на поцелуй также напористо.
Сейчас, когда мысли в голове начинали путаться от выпитого, Шон вспоминал - губы у Майзнера в тот вечер были прохладными, шершавыми и сухими, словно его мучила жажда, и отвечая на его поцелуй, Шон и сам ощутил ее. Это было... как неожиданное падение в пропасть - вот ты идешь по ровной дороге, с оглядкой, точно зная направление и цель, а в следующий миг уже летишь в бездонное ничто.
Когда стало не хватать дыхания, Шон отстранился от него, но лишь затем, чтобы на этот раз самому поцеловать.
Но Майзнер не был тем, кто легко сдает позиции, он вновь взял инициативу в свои руки. Стоило ему коснуться губ Шона, как все разом встало на свои места. Он не хочет убивать бастарда, он просто хочет бастарда, а это значит Шон будет жить, Фридрих раздевал Шона, практически вытряхивал из одежды, не церемонясь, не заботясь о его удобстве. Какое-то шестое чувство помогало Майзнеру понять, что именно так и нужно действовать, только так и будет правильно. Они рухнули на диван, скатились на пол, на тонкий, протертый ковер, но удобство Майзнера сейчас волновало меньше всего. Жажда, разбуженная этим же шестым чувством, гнала их вперед, подчиняла себе их разум, разогревала кровь в венах, превращая ее в раскаленную лаву.
Для Шона все это было настолько же непривычно, насколько естественно. Он никогда и никому не позволял так с собой обращаться, никого не подпускал к себе так близко, не отдавал контроль в чужие руки, но в тот момент Майзнер получил его всего, целиком, и Шону было ничуть не жалко отдать ему все.
От одежды они избавились так быстро, что он едва успел это понять. На полу было чертовски неудобно, и Шон, приложив титанические усилия, отстранился, тяжело дыша, взглянул на Майзнера в упор.
- Не здесь,- он не приказывал, просил, не слишком надеясь на положительный ответ,- пожалуйста, не так.
Майзнер приподнялся над ним на руках, собираясь рявкнуть "Nein", но посмотрел в глаза Шона и, выдохнул "Ja". Он поднялся на ноги, помогая встать молодому Ренару не слишком учтивым рывком и поволок его в спальню, целуя на ходу. Кажется, не было ни единой стенки, на их пути, в которую бы они не впечатались и ни единого предмета мебели, который не опрокинули, пока добрались до спальни.
Жизнь научила Шона предельной наблюдательности, несмотря на юный возраст. Он замечал малейшие детали - сейчас, вспоминая об этом, Шон не смог сдержать улыбки.
- Это был для тебя сюрприз, верно? - спросил он у пустой квартиры и полупустого стакана.
Кровать под ними скрипнула пронзительно и резко, Шон почувствовал, как его повалили на спину, и раздвинул ноги. Не имея ровным счетом никакого опыта по этой части, он действовал интуитивно, и тело его оказалось на удивление сообразительным. Оно точно реагировало на каждое прикосновение, на каждый новый грубый поцелуй.
Шон, тяжело дыша, застыл в позе, совершенно неподобающей для принца - пусть даже и бастарда.
- Сделай то, что хотел,- с вызовом выдохнул он, не сводя с Майзнера взгляда.
- Конечно я сделаю, - хрипло ответил Майзнер, и не соврал. Несмотря на свой пыл, на резкость, граничащую с грубостью, он оказался на редкость предупредительным любовником. Он брал, но отдавал ничуть не меньше. И во всех его движениях, в каждом толчке его бедер за ослепительной страстью скрывалась любовь. Ледяная и острая, словно закаленный клинок, любовь убийцы.
Шон отдавался ему самозабвенно - каждое движение Майзнера словно говорило ему "я не причиню тебе боли. Ни капли - ни сейчас, ни потом" - и Шон верил этому. Когда Майзнер вошел в него, он негромко застонал от неожиданности, от такого незнакомого, но такого восхитительного чувства заполненности. Ренар лишь в первые несколько секунд растерялся, но потом подхватил мягкий ритм - такой правильный, будто их тела были созданы специально друг для друга. Они угадывали желания друг друга до малейшего вздоха, еще до того, как это желание рождалось, и в момент, когда все внутри него сжалось, Шон распахнул глаза, словно хотел сам себя убедить - это действительно происходит. Действительно происходит с ним.
Они кончили одновременно, и Майзнер, глухо зарычав от нахлынувших ощущений, последний раз вошел тело Шона до основания, сжал руку на его члене, ощущая ладонью его пульсацию.
Фридрих не был девственником, но до сегодняшнего дня он никогда еще не был влюблен...
Шон откинулся назад, выпуская любовника из себя, и пока Фред не опомнился, протянул руку. То, что он искал, оказалось именно там, где он и предполагал - все же годы в Полицейской Академии прошли не зря. Одно движение - точное и резкое, руки Шона, даже после оглушительного оргазма, остались твердыми.
Холодное дуло уперлось в лоб Майзнера.
- Думал, нарвался на простачка, mon cher? - ласково спросил Шон.
Майзнер рассмеялся. Совершенно неожиданная реакция для человека, к чьей голове приставили ствол.
- Я хочу покурить, - сказал он, хитро и вместе с тем невыразимо нежно смотря на Шона, - передай сигареты с тумбочки.
Шон сделал вид, что задумался - даже поднял глаза к потолку, не теряя Майзнера из поля зрения.
- Ммм, нет,- наконец сказал он. Рука Шона не дрогнула,- пока не сообщишь, по чьей указке ты приехал за мной.
Сейчас Шону было смешно вспоминать собственный нарочито беспечный тон.
- По сигарете за ответ, - согласился Майзнер с легкостью, - Я приехал по собственной инициативе. - Он нетерпеливо протянул руку, сделав пальцами жест "давай-давай".
Шон вздохнул и отвел пистолет от его лба, но из рук так и не выпустил. Протянулся за пачкой сигарет, достал одну и отдал Майзнеру вместе с зажигалкой.
- По затяжке за ответ,- он снова поднял пистолет - довольно вальяжно, впрочем,- По своей инициативе? Зачем?
- Я хотел тебя убить. - Майзнер затянулся второй раз и вопросительно поднял бровь, не сводя насмешливого взгляда с Шона.
- Не очень убедительно,- покачал головой Шон. Он улегся поудобней, невольно принялся рассматривать Майзнера. Взгляд скользнул по широким тренированным плечам, по сильной груди вниз - к тому, что только что побывало внутри Шона. Он поднял глаза к его лицу, к его смеющимся глазам. - так с принцами не разговаривают,- заметил он, и голос прозвучал скорее обиженно, чем сурово. Шон мысленно отругал себя за мягкотелость и покрепче сжал рукоятку пистолета,- итак, вторая попытка. Зачем ты хотел меня убить?
Майзнер глубоко и с удовольствием затянулся, точно так же разглядывая Шона, не оценивающе, а скорее одобряюще, ответил:
- Я хотел выслужиться перед Семьей. Все знают, ты у них как рыбья кость в горле. Подумал, это даст мне каких-то бонусов.
Шон кивнул, повел дулом пистолета, разгоняя сигаретный дым вокруг себя.
- Понимаю,- кивнул он,- ты следил за мной, подбирался ближе и ближе - думал, я не замечаю этого? - он улыбнулся и придвинулся ближе,- ты планировал застрелить меня из этого пистолета? Или устроить поджог? Или подкараулить на темной улице и ударить по голове? - он облизнул губы,- и почему же ты ничего этого не сделал?
- Я не решил, как именно тебя убить, потому что раздумал тебя убивать, - просто пояснил Майзнер. - За жизнь человека, что предрек бы мне такое будущее, я не дел бы и пфеннига пару месяцев назад. Но судьба, порой, преподносит сюрпризы.
- Раздумал, значит,- понимающе кивнул головой Шон.
Он отложил пистолет педантично и аккуратно - на тумбочку у кровати. Повернулся к Майзнеру и одним движением притянул его к себе, отобрал наполовину выкуренную сигарету.
- И это дало тебе куда больше бонусов, чем могла бы дать моя Семья,- заверил он его на шумном выдохе.
Шон закрыл глаза и откинулся в кресле. Опустевший стакан выскользнул из пальцев и покатился по ковру. Майзнер сейчас, должно быть, уже выходил из Венского Экспресса. Шон почти видел, как он, выпрямившись, идет по платформе к вокзалу. Не оглядываясь, не боясь погони. Он пришлет ему новые контакты, когда устроится. Снова уйдет на дно. Надолго - Шону даже представить было сложно, сколько может продлиться в этот раз эта игра в прятки. На черно-белой доске фигуры одного цвета пересекаются редко.
Зазвонил телефон - Шон не вздрогнул. Протянул руку, взял трубку, нажал кнопку ответа, но заговаривать не стал.
- Они назначили меня,- голос Себастьяна прорывается сквозь треск помех, Шон по-прежнему молчал, глядя в пустоту перед собой. Дело сделано - Майзнер никогда не промахивается, никогда не ошибается,- вам просили передать - четыреста двенадцать, у старой Мэри.
Слышно было, что Себастьян понятия не имеет, что говорит. Просто повторяет чужие слова, но для Шона все было ясно. Вот она, открытка. Майзнер прибыл. Отель Мариотт, четыреста двенадцатый номер. Шон улыбнулся в трубку.
- Спасибо,- проговорил он негромко.
***
Один из них был отъявленным негодяем, беспощадным убийцей и - по мнению многих - предателем своей семьи. Второй - интриганом, лжецом и цаубербистом с ужасной наследственностью, но друг другу они не солгали ни разу. Майзнер был единственным, кто знал о Шоне всю правду.
- Я просто хотел убедиться, что ты отправился в отпуск.- его немецкий за эти годы изменился также, как его английский, к нему добавился мягкий акцент, который Шон лишь усугубляет, когда разговаривает с Майзнером. Он знает - тому приятно его слышать, узнавать. Это как тайный знак, как кодовая интонация, напоминающая им обоим "Мы связаны, мы связаны навсегда, что бы ни происходило между нами".
- Я уехал, как только закончил работу,- тон Майзнера - такой простой, такой легкий, и Шон знает, какого труда он ему стоит. Прошло столько лет, а Фридо остался прежним. И несмотря на то, что они решили все противоречия между собой - Шон признался, что любви к Майзнеру в нем больше не осталось, его сердце занято другим - Ренар чувствует - для Фридо тех слов было недостаточно, хотя он никогда ничего не сделает сам, чтобы изменить то, что произошло. Шон привык пользоваться любовью к себе других - Кэтрин, Адалинда, Себастьян, да мало ли кто еще. Но с Майзнером он так не может. Поэтому пошел на риск и набрал его номер. Номер, по которому больше нельзя будет позвонить. На границе с Италией Фридо выбросит телефон.
- Как поживают твои дальние родственники? - для Семьи они оба - предатели, отщепенцы, представляющие страшную опасность. Фридо - бомба у их дверей, Шон - болезнь, подтачивающая их изнутри. Их союз мог бы быть вечным, если бы Шон не пошел на поводу у своего глупого сердца. От нахлынувшего чувства вины он даже не слышит, что отвечает ему Фридо. Говорит невпопад "Так будет лучше", убеждая Майзнера или самого себя, отвечая на его слова или на собственные мысли. Он снова выполнил свое обещание, данное двадцать лет назад. Принц-пешка приказал, и верный белый офицер пошел по диагонали, чтобы уничтожить черного ферзя. Шах.
Но сейчас Шону хочется сказать - нет, ты не просто фигура на моей стороне доски, не просто материал, который в любой момент может быть съеден. Ты...
Стук в дверь. Сердце пропускает удар. Еще мгновение Шон слышит, как Майзнер дышит в трубку. Все еще дышит - и только это имеет значение. Перед тем, как дать отбой, Шон произносит - тем самым тоном:
- Пришли мне открытку.
Авторство Mathilda Vandermar & Wotton
Открытка
***
На Уотерфорд-стрит фонари почти не горели. Шон припарковался в привычном месте - район был довольно приличным для этой части города, и почти все кадеты снимали здесь жилье. Разумеется, он мог бы выбрать квартиру и получше - мать говорила, что финансовые возможности их почти не ограничены, но Шон не хотел это проверять. Как и прибегать слишком часто к этим самым "источникам". О них он знал достаточно, чтобы выдавать за нежелание светиться и выделяться на фоне остальных однокашников, свои истинные мотивы. Здесь, по ту сторону океана, он не хотел иметь с этими людьми ничего общего. По крайней мере пока у него не было достаточно влияния и сил, чтобы не быть им ничем обязанным.
Хлопнула дверца машины. Шон застегнул куртку под горло - для ноября погода была пронзительно холодной. Порыв влажного ветра бросил в лицо горсть брызг, Шон поглубже засунул руки в карманы, привычно огляделся. Улица была пуста. Быстро, но не поспешно, он пересек дорогу, остановился у входной двери. Ключ долго не попадал в скважину - ровно столько, чтобы Шон успел еще раз окинуть взглядом подъездную дорожку и темный абрис кустов в отдалении. Все эти действия превратились в бесполезную угнетающую привычку, от которой за последние годы, уже живя самостоятельно, он так и не смог избавиться.
Щелкнул замок, дверь открылась с коротким скрипом, и Шон ступил в темноту, оставляя за порогом еще один пронзительный порыв ветра. С реки сегодня тянуло солью, илом и мертвечиной, а осенний воздух к ночи стал совсем ледяным, не исключено, что к утру выпадет снег. Впервые за три года. Совсем не такой, как там, на родине - здесь он быстро превратится в серую грязную жижу, но Шон поймал себя на неожиданно сентиментальном желании утром увидеть за окном белое покрывало. Слишком сентиментальное для того, кто так отчаянно пытался избавиться от старых привычек.
Лестница наверх - третий этаж, еще одна дверь, еще одна заминка. Шон выронил ключи - руки замерзли, отопление в машине давно пора было починить. Наклонился и глянул через плечо на темнеющий провал лестничного пролета.
В прихожей темнота была оглушающей. Шон пошарил по стене - он жил в этой квартире уже несколько месяцев, но все еще не счел нужным запомнить, где здесь находится выключатель. Действие, которое следовало бы было довести до автоматизма - видимо, это говорило о том, что место это домом Шон так и не начал считать. Наконец он щелкнул кнопкой выключателя. Лампа не загорелась, и он остался стоять в полной темноте.
- Ну привет! - услышал Шон глухой голос, а затем, чьи-то сильные руки обхватили его за плечи. - Будешь орать - убью, - угроза прозвучала почти что ласково. Тон был таким неподобающим случаю, что вся ситуация становилась еще страшнее, грабители так не разговаривают, а вот маньяки - те, пожалуй, могут.
Шон замер, оценивая ситуацию - скорость реакции у него была отменной - в Академии именно из-за нее он был одним из лучших на курсе. А еще из-за навыков рукопашного боя - должно быть, с маньяком можно было бы провести один из полицейских приемов - маньяки не анализируют, они действуют шаблонно и просто, с извращениями, но без особой выдумки. По крайней мере все учебники говорят об этом. Другое дело - хладнокровные убийцы, наемные профессионалы.
Человек был ниже Шона, но держал его уверенно, точно подстроившись под его совсем не средний рост - значит, не просто зашел в первую попавшуюся дверь, а искал именно его. Ждал, зная, когда Шон приходит домой и то, что возвращается он один. Во всей ситуации было лишь одно "но" - настоящий наемный убийца непременно бы перед тем, как велеть не орать, закрыл жертве рот или хоть пистолет в спину упер.
- Теряешь хватку,- заметил Шон светским тоном,- тебе еще повезло, что я сегодня не настроен выкручивать руки и пинать преступников.
"Преступник" тихо рассмеялся и потащил жертву в сторону спальни, точнее "спаленки" в данном случае. Это комнатенка, размером не больше стенного шкафа, гордое имя "спальни" носить просто не имела права.
- Тебе повезло, что я уже давно раздумал тебя убивать!
Шон усмехнулся в ответ, не сильно сопротивляясь такому напору.
- Как-будто когда-то у вас был шанс это сделать, мистер Майзнер,- заявил он, открывая тонкую дверь и не зажигая света. В комнате его всегда был безупречный порядок, и только сегодня, разумеется, уходя в Академию, он не успел убрать кровать - опаздывал. Перехватив руку Фридриха, Шон остановил его - не то, чтобы он смущался неубранной постели - нет. Но момент встречи требовал какой-то паузы, хотя бы секундной.
- Ты дошутишься до того, что рано или поздно я все-таки пристрелю тебя в целях самообороны, Фридо,- проговорил он очень серьезно.
- Тогда это будет самая смешная моя шутка, - тем же тоном ответил Майзнер, толкая Шона на кровать, - Ты же всегда говорил, что с чувством юмора у меня не очень, я пытаюсь реабелитироваться.
Фридрих быстро скинул куртку и рухнул рядом с ним. Кровать предательски заскрипела, и Майзнер поморщился. Этот странный аскетизм делал Шона еще более непохожим на всех его венценосных родственников.
- Когда ты ее, наконец, поменяешь? Впрочем, то, что она до сих пор цела, лучше любой дуэньи говорит мне, что ты был верен мне, разлюбезный Шон.
Фридрих хозяйским жестом расстегнул молнию на жакете Ренара, бесцеремонно стащил его и откинул в сторону.
- Это говорит лишь о том, что я никого не приводил сюда,- заметил Шон в ответ, хотя по сути, Фридрих был прав. Три месяца с тех пор, как он сказал, что "больше откладывать некуда" и вернулся в Европу, Ренар действительно хранил ему верность. Занимал все время учебой, тренировками, миллионом важных дел, лишь бы не думать о том, что Майзнер может больше не вернуться.
Шон привстал, избавился от форменной футболки и отправил ее вслед за жакетом.
- Зная тебя, я бы сказал, что оставаться у кого-то ты любишь еще меньше, чем приводить к себе. - Майзнер стянул свитер и навалился на Шона. Он скучал по нему, скучал по прикосновениям, по тому, как обнаженная кожа прикасается к обнаженной коже. Скучал по его дыханию и светскому, холодному тону, так часто вводящему в заблуждение.
Фридрих несколько секунд смотрел на Шона, любуясь, а потом поцеловал. Хватит реверансов и любезностей. Стоило их губам соединиться, как с Майзнера мгновенно слетело мнимое спокойствие, он глухо зарычал. Его руки жадно заскользили по обнаженным плечам Шона, иногда сжимая их так сильно, что оставались красные следы от пальцев.
Стоило Фридриху коснуться его, как Шон терял способность мыслить здраво. Это он уяснил для себя с самого первого раза. Не было места для светской беседы и самоконтроля там, где Майзнер гладил его плечи, касался груди и прижимал к кровати с восхитительной, совершенно не аристократичной грубостью. Вот и теперь он способен был лишь отвечать на эти поцелуи с не меньшим жаром, подставляться под резкие ласки и, подаваясь навстречу, негромко стонать от нетерпения.
Майзнер был опасней всех, кого знал Шон - день за днем постигая основы криминалистики, он понимал это все отчетливей. Убийца - изобретательный, тонкий, наблюдательный, хитрый и совершенно беспощадный. Если бы тогда - полгода назад - все сложилось чуть-чуть иначе, Шон был бы мертв, несмотря на всю свою осмотрительность и силу крови, текущей в его жилах. Майзнер выпустил бы эту кровь без сожаления и исчез без следа. И одна мысль об этом заводила Шона еще сильнее.
Он выгнулся, прижимаясь к Фридриху настойчивей.
Тихо ругаясь по-немецки, Майзнер отстранился от него, чтобы расстегнуть брюки. Он нетерпеливо облизнулся, поймав взгляд Шона, и криво усмехнулся, обещая ему скорое небо в алмазах.
Да, Фридрих был убийцей, пусть пока еще молодым, пусть не слишком известным в нужных кругах и не добившимся звездных контрактов, но профессиональным и действительно беспощадным. Часто в своих мыслях Майзнер сравнивал профессию наемника с охотничьим псом, а каждой собаке нужен хозяин. Тот, кто скажет "ату!", кто укажет цель и, кинет сахарную кость, в знак поощрения. Таков мировой порядок, таков мировой закон. Однако законы созданы для того, чтобы оджнажды их нарушили, Майзнер, желая заслужить одобрения хозяев инициативой, встретил того, кого полюбил.
Это все было фатальной ошибкой, форменным провалом для такого, как он. И Шон об этом знал. Он знал, что по сценарию прекрасный принц должен был умереть, но все сложилось так, как сложилось, и их связь с Майзнером была не меньшим плевком в лицо Королевским Семьям, чем само рождение Шона на свет.
Наверно, в этом была какая-то высшая справедливость, но ни Шон, ни Фридрих, никогда не погружались в размышления об этом слишком глубоко. Зачем, если есть, куда погружаться с гораздо большим удовольствием.
Шон помог избавить себя от брюк и нижнего белья - остался совершенно обнаженным. Откинулся назад и, не сводя с Майзнера глаз, многообещающе ему улыбнулся.
- А ты за эти три месяца многих перевидал в таком виде? - осведомился он. Вопрос сорвался с губ сам собой, но брать его назад было поздно - чтож, пусть Фридо узнает, что Шону это совершенно небезразлично.
Майзнер, скинув остатки одежды, навалился на него и, прежде чем ответить, поцеловал еще раз, долго и страстно.
- Я был занят. - наконец оторвавшись от губ Шона, ответил он, - У меня были другие дела. Но как только я понял, что пора возвращаться в мир плотских утех, я, вместо похода на Марияхильфештрассе, купил себе билет за океан! - Фридрих коленом раздвинул его ноги, - Так что, высочество, вам придется поработать за все три месяца моего воздержания, - кровожадно добавил Майзнер и прикусил его плечо.
Шон любил в нем все - и сейчас, послушно разводя колени под этот кощунственный грубый бред, он снова пришел к этому выводу, как впервые в жизни. Да, он любил эту грубость, эту агрессивную манеру, эти возмутительно пошлые слова, которые Фридрих произносил, кажется, специально для того, чтобы спровоцировать его. Он любил эти сладко болезненные укусы, влажные поцелуи и следы, которые оставляли на его коже пальцы Майзнера. Он любил то, как он маскировал слова "я скучал по тебе" под тысячами покрывал позерских заявлений искушенного любовника. Шон любил то, что Фридрих любил его.
Он приподнялся, закинул ногу ему на талию, выгнул спину, не сводя взгляда с лица Фридриха.
- Работать - не королевское дело,- заметил Шон, и лишь легкая хрипотца в его поучительном тоне выдавала степень возбуждения,- так что поработать придется тебе, Фридо.
- Какая спесь! - рыкнул Мейснер, теперь его поцелуи мешались с легкими укусами. Он гладил Шона по бедру и бокам, иногда его рука проникала между их телами, лаская то один, то другой истекающий желанием, горячий член. Когда возбуждение достигло той точки, когда все мысли вытесняются инстинктами, Фридрих оторвался от него, выдыхая одно слово, - Смазка?
Шон снисходительно улыбнулся, хотя это и стоило ему больших усилий.
- А ты разве не принес с собой? - осведомился он. От того, что Фридрих творил с ним, от всех этих прикосновений и поцелуев, Шону было трудно дышать, голова кружилась, а член стоял до боли, но Ренар не был бы Ренаром, если бы до последнего не продолжал эту игру в поддавки,- я, знаешь, дома ничего подобного не держу.
- Прекрати ерничать, а то трахну насухо! - пригрозил Майзнер, который уже действительно был доведен до той стадии, когда шутки перестают быть смешными, и начинают злить. Конечно боли он бы Шону не причинил ни за что на свете, но вот на реверансы его уже не хватало. - Или по итальянски, с оливковым маслом! - он осклабился, двинув бедрами, так что его член скользнул между ягодиц Шона.
Ренар невольно дернулся, прикрыл глаза и пропустил вдох. Неопределенно кивнул куда-то в сторону. Место, где он хранил смазку, за три месяца не изменилось, педантичности Шона не хватило на то, чтобы переложить ее из тумбочки в шкафчик в ванной. Слава богу, что не хватило. Он чуть отстранился, чувствуя, как внутри все сжимается от нетерпения, и предоставил Фридриху самому достать тюбик.
Этап с презервативами они уже миновали, а потому, к счастью, смазки было достаточно для того, чтобы перейти к самому главному блюду сегодняшнего вечера.
Майзнер выдавил лубрикант на ладонь, обмакнул в него указательный палец и коснулся им входа в тело Шона.
- Его высочество готово к хорошей дрючке? - и, не дожидаясь ответа, он ввел палец до основания.
До того, как это случилось в первый раз, Шон и представить не мог, что кто-нибудь будет проделывать с ним такое. Более того - что он позволит кому-нибудь это с собой сделать, но Майзнер...
В тот раз Фридрих не спрашивал - он просто взял и все, и Шон не нашел в себе ни сил, ни желания сопротивляться. Тот, кто надеется взять многое, должен уметь и отдавать. Особенно, если это так приятно. Когда Майзнер брал его, Шон испытал самый сильный оргазм в своей жизни. А потом еще и еще.
Он выдохнул, двинулся и сжался. Расслабился и сжался вновь. Тело, успевшее отвыкнуть от таких вмешательств, теперь охотно вспоминало все пройденные этапы. Шон, сжав зубы, нетерпеливо застонал. Это был, пожалуй, лучший ответ на вопрос Фридриха.
Майзнер смотрел на Шона, на то, как меняется его лицо, как он стонет, когда к первому пальцу присоединился второй. Однако, каким бы ни было прекрасным это зрелище, тело нетерпеливо требовало свое. Единожды дорвавшись до Шона, Майзнер, казалось, уже не мог без него. Это был его наркотик, привыкание с первой дозы, навсегда. И где-то в глубине души зная, что рано или поздно ему придется завязать с этой смертельной зависимостью, Майзнер понимал - бросить совсем - невозможно.
- О даа! - хрипло прошептал он, проникая, наконец, в Шона. Медленно, стараясь не причинить боли, пытаясь справится с собственным желанием, что гнало его вперед и требовало разрядки. Медленно, мучая и себя, и Шона, срывая с его губ один за другим нетерпеливый стон, Майзнер брал его, растворяясь в ощущениях. Он возвращался к жизни, воскресал, после долгой разлуки. Все чувства и физические и ментальные, сплелись в тугой жгут, перекрутились, сплавились в одно, пустившее свои щупальца по венам, насадившее спорами разум, оно заполняло все его существо, заставляло двигаться, двигаться, двигаться. Все резче и резче, словно от этих толчков зависела жизнь Фридриха, жизнь Шона.
- Ich liebe dich! - вместе с оргазмом выкрикнул Майзнер, последний раз вбивая себя в податливое, горячее тело.
Шон кончил вместе с ним. Дыхания хватило лишь на тихий стон. Когда сладкие судороги прошли, он, не отпуская Майзнера от себя - и из себя - посмотрел на него с легкой "принцевской" улыбкой.
- Je sais,- ответил он мягко, хотя с языка рвались совсем другие слова. Шон знал - Майзнер брал его, Майзнер был опасен, и Шон оставался жив лишь потому, что тому не посчастливилось полюбить его, но настоящий контроль был в его руках.
Он медленно и лениво сжимался вокруг члена Фридриха, не сводя с него глаз.
- Я не хочу тебя отпускать,- признался он, не уточняя, что именно имеет в виду - их положение сейчас или всю ситуацию в целом,- иногда мне кажется, что лучше бы ты убил меня, Фридо. Так было бы проще.
- В тебе слишком много королевской крови, Mein schöner Prinz, оттуда столько фатализма и обреченности, - Майзнер как всегда не мог обойтись без фирменной шутки о его имени, все началось с простого "So schön!" сказанное Фридрихом как-то раз, а потом и дня не проходило, чтобы он как-то не обыграл этот "schon". Danke schon - было самым безыскусным.
- Если бы я убил тебя, то с кем бы я так вкусно трахался, скажи на милость?
Он все же вышел из него, чтобы свесившись с кровати, найти в кармане куртки пачку сигарет и зажигалку. Закурил, блаженно откидываясь на подушку.
- Некоторые до сих пор полагают, что во мне слишком много крови,- Шон не возражал - просто констатировал факт,- то, что в прошлый раз ты действовал по собственной инициативе, совершенно не значит, что в следующий раз ты получишь приказ это сделать. Я - Schmutziges Blut, и фатализм здесь не при чем.
Ренар вытянулся на кровати рядом с ним, чуть поморщившись, посмотрел на сигарету, закинул руки за голову и уставился в потолок.
- Гончая, решившая не загонять лису,- выговорил он с беззаботной улыбкой,- как это символично.
Просто лежать рядом с ним уже было вызовом. Шон помнил тот день, когда они сделали это впервые, до мельчайших подробностей.
Тот же самый пистолет лежал под подушкой - хоть и другой.
Майзнер одной рукой притянул Шона к себе.
- Лиса оказалась слишком хороша, чтобы ее убивать, - заметил он. - Но если кому захочется чернобурки на манто, я узнаю. Узнаю и пришлю открыточку, можешь быть уверен. - Фридрих посерьезнел и посмотрел на Шона уже без вечной своей беззаботной улыбки, что маской скрывала все его чувства. - Ты должен мне верить, и тогда я смогу тебя защитить. Я клянусь, что до последнего буду на твоей стороне.
Шон повернул голову и посмотрел на него. Рука нащупала холодную сталь дула под подушкой сама собой. Он почти слышал собственный голос, произносящий насмешливо и ровно "Ты думал, нарвался на простачка, mon cher?"
- Мне не нужна защита,- ответил он, поглаживая дуло пальцами одной руки, а плечо Майзнера - другой,- если бы я не мог защитить себя сам, я бы давно сдался на милость победителей. - он потянулся за коротким поцелуем. На губах Майзнера остался терпкий вкус табака, Шон провел по ним языком, снова отстранился,- и, пожалуйста, не надо клятв. Я не коронованная особа, чтобы легко принимать их.
Майзнер покачал головой и ухмыльнулся. Ему не хотелось спорить, не хотелось ничего доказывать. Шон знал лучше него, что любой союзник в такой войне - маленький шаг к успеху. И лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что ему нужна защита. Необходима. И Шон осознавал, что клянется ему Майзнер не потому, что тот претендент на престол, и не потому, что видит в будущем переворот и воцарение на престол бастарда. Он любит его - а потому будет защищать
- Как скажешь, - хмыкнул он в ответ, стряхивая пепел в блюдце на прикроватной тумбочке, куда Шон с маниакальным упорством клал наручные часы.
Шон этого даже не заметил.
- Но я могу пообещать тебе одно,- продолжил он так, словно и не прерывался,- в этой партии, где пока я только пешка, я дойду до последней линии. И ты знаешь, что произойдет потом.
Он улыбнулся и отпустил пистолет. Положил прохладную ладонь Майзнеру на грудь, пристально посмотрел в глаза, продолжая улыбаться.
Фридрих опять улыбнулся в ответ, прикрывая глаза, вместо кивка. Прохлада руки ему сказала больше, чем слова.
***
- Пришли мне открытку.
Эта короткая фраза - как пароль. Шон знал, что Майзнер в очередной раз поймет ее правильно. Как заляжешь на дно, постарайся прислать мне новые координаты. Номер телефона, адрес - что угодно, лишь бы не терять связи. Шону всегда было необходимо знать, что Фридрих жив. Где он, что с ним, чем и с кем он был занят - неважно, лишь бы дышал. Лишь бы иметь возможность снова получить его короткое сообщение с незнакомого номера. Прошло десять лет с их первой встречи, многое изменилось, но не тот факт, что Шону всегда нужно было быть уверенным, что Майзнер жив и вернется. Он всегда возвращался.
О трагической смерти советника Семьи сообщили в газетах - Шон прочел это утром, придя в участок. Трагическая случайность, в которой он один - и еще, возможно, несколько посвященных лиц - могли увидеть закономерность и фирменный почерк. План был разработан и приведен в исполнение - теперь на пост можно было посадить "своего" человека - того, кому Шон мог доверять хотя бы отчасти.
Советник утонул у берегов Корсики, и Майзнер сейчас, скорее всего, направлялся в Вену - к самому сердцу Семьи Кроненберг, в самый центр королевского улья. Сейчас это было самое безопасное место - это было частью плана, но Шону больших усилий стоило не отправиться в Австрию вслед за ним. На этот раз они предприняли самый серьезный шаг за последнее время, поставив на карту все, и Шону казалось, что, оставаясь за океаном, он совершал страшное предательство. Но Майзнер сказал ему - все с той же легкой насмешкой в голосе - "Генерал ведет сражение из штаба - таков закон эффективности." Шон и сам это знал, и потому не двигался с места.
За десять лет многое изменилось - это правда. Ход за ходом, клетка за клеткой, рискуя быть съеденным, он двигался вперед, и сейчас застыл где-то на середине поля - все еще белая пешка. В то время как белый офицер уничтожал черные фигуры. За это стоило выпить.
Виски обжигал горло - прямая насмешка. Узнать, какую именно марку предпочитает отец, и упорно пить тот же самый, доставать его с трудом за цену, которую он все еще едва ли мог себе позволить, и открывать бутылку только по особым случаям. Таким, как сегодня. Сегодня Ломарах должен был помочь скоротать время до того момента, как от Майзнера придет открытка.
Шон помнил их каждую минуту вместе - это было как проклятие памяти. Каждое сказанное друг другу слово, с того, самого первого.
- Меня зовут Фред, я живу по соседству.
- Шон. Вы - тоже кадет Академии?
- Нет. Я студент по обмену, - Фридрих Майзнер смотрел в глаза принца-бастарда, которого уже скоро убьет, и улыбался. - А вы, значит, кадет? - он покивал, словно очень оценил выбор профессии.
Шон чуть приподнял бровь. Собственный акцент он смог изжить часами тренировок, постоянно выгоняя из речи мягкие согласные и растянутые гласные, а этот парень, кажется, ничуть не стеснялся своего - неуловимо немецкого, словно специально введенного в речь, как острая приправа.
- Немец? - спросил он - возможно, не слишком вежливо, но и правила европейского этикета он изживал из себя с завидным упорством. Такт американцам чужд.
- Немец, - широко улыбнулся Майзнер. Ему хотелось бы, наверно, в тот момент сказать, что он австрияк, просто чтобы посмотреть на лицо Шона, но он не стал - тот был вполне в состоянии отличить австрийский акцент от немецкого. Никогда нельзя недооценивать своего врага, решил, что ты умнее - расслабился и проиграл. Никогда нельзя переоценивать своего врага - решил, что он опережает тебя на ход, запутался в догадках и проиграл. Слова наставника до сих пор звучали в голове Майзнера. Впоследствии, он не раз повторит их Шону.
Шон был красивым, не чета своему брату, законнорожденному истерику. "Восточный Эрик" подумал Майзнер подспудно, он любил играть словами. "East Erick und Shöner Sean".
- Приехал только вчера.
В то здание новые люди въезжали редко - хозяйка была вессеном, и простых смертных недолюбливала. Шона она, впрочем, тоже любила не слишком, хоть и знала только одну из сторон его натуры. Этот парень, однако, вессеном, кажется, не был. Хотя определять их на первый взгляд Шон и не умел толком. А задавать такой вопрос в лоб было еще менее прилично, чем спрашивать о национальности.
- Берегитесь Тарантулы,- решил он отделаться шуткой,- она только с вида обычная старушка.
Фраза была достаточно двусмысленной, чтобы тот, кто нужно, понял ее правильно, и при том достаточно нейтральной, чтобы непосвященные просто решили, что он неудачно пошутил.
- Она съела всех своих мужей? - хохотнул Майзнер, - Или у нее мохнатые руки? Почему Тарантула? - Шон был цаубербист, и действовал на Фридриха, как обычно действовали на мужчин хексенбисты. Слишком гладкая кожа, смуглая, матовая. Кудрявые мягкие волосы. Губы, которые хочется изнасиловать поцелуем.
Да что же это!?
Фридрих собрал волю в кулак, о чем он думает? Он приехал сюда, за океан, чтобы убить бастарда и заслужить награду за лояльность Семье. Он приехал сюда уничтожать, а не желать!
Шон улыбнулся. Когда ко всем и всегда относишься подозрительно, в каждом встречном видишь потенциального врага, жизнь становится невыносимой чередой осторожных вопросов. Рано или поздно от этого устаешь - а как же иначе?
- Говорят, это прозвище она получила еще в доисторические времена,- ответил он,- ну то есть, еще до того, как я сюда въехал.
- Ясно. То есть мы так и не узнаем, откуда оно. Впрочем, ты будущий полицейский, проведи расследование. - Майзнер и сам не понял, как подмигнул ему. Да-да, он только что подмигнул своим специальным "ты мне нравишься, детка" тому, кого собирался убить. Вот это уже ни в какие ворота! - Но мне пора! - поспешил попрощаться он, пока не случилось чего-нибудь еще, более непоправимого, - Увидимся, Шон!
- Увидимся,- ответил Шон, зная, что видеться они будут на лестнице и в холле, но не более того.
Еще один глоток. В висках начинало стучать, скулу дергало. Шон невидящим взглядом уставился в стену напротив. Майзнер никогда не путешествовал самолетами, знал, что самый анонимный, самый безопасный способ - это поезд. А еще, кажется, боялся летать. На самолет он садился только затем, чтобы прилететь за океан, к нему.
И почему так произошло, Шон не знал до сих пор.
Они виделись слишком часто для простых соседей - Шон встречал его чуть ли не каждый день и в конечном счете даже принял приглашение выпить, хотя до сих пор не водил знакомств ни с кем из соседей.
В светлой квартире Фреда - почти точной копии его собственной, Шон почувствовал себя на удивление легко и комфортно, словно вдруг оказался дома.
- Значит, поэтому ты пошел в полицию? - покивал Майзнер, сделав глоток пива прямо из бутылки. Он собирался убить Шона... завтра. Внутренний голос напомнил, что он собирался это сделать еще вчера. А если быть уж совсем откровенным, то и позавчера и даже неделю назад. Но вместо того, чтобы привести план в исполнение, Майзнер любезничал с Принцем Милашкой, говорил о погоде, достопримечательностях Портленда и вот, теперь докатился до совместного распития отвратительного, жидковатого орегонского пива.
У Шона к пиву отношение было не менее скептическое, чем ко всем своим родственникам вместе взятым. Он и сам не понимал, как так получилось, что он принял приглашение и теперь даже находил этот напиток не столь ужасающим. Ренар покачал головой и ответил к своему удивлению предельно откровенно:
- Я пошел в полицию, чтобы научиться видеть и замечать правильные вещи. Я никогда не хотел помогать людям или разоблачать негодяев,- он улыбнулся и сделал еще один короткий глоток,- должно быть, странно, что я говорю так, но это правда.
Это и была правда - но до сих пор никому, даже матери, Шон этого не говорил.
- Значит, на самом деле ты плохой мальчик, - улыбнулся Майзнер и отсалютовал ему бутылкой, - Тогда я уже не одинок!
- Мир не делится на хороших и плохих,- ответил Шон. Откровенность с человеком, которого он едва знал, была настолько непривычна, что Шон почти не испытывал удивления или внутреннего протеста собственному поведению. Все происходило словно само собой. Теперь, с высоты прожитых лет, он знал, что, должно быть, именно тогда все понял. Именно тогда переступил черту близости, за которую не пускал никого - ни до тех пор, ни позже.
- Учась в Полицейской Академии, понимаешь это особенно отчетливо,- Шон чуть склонил голову,- преступник всегда имеет свои мотивы, а полицейский зачастую - напротив, не имеет ни принципов, ни чести.
- А я и не сказал, что хорошие парни идут в полицию, а плохие - в убийцы. - ухмыльнулся Майзнер, - Мир делится, раскалывается на две части, но этот раскол идет совсем не там, где Бог хотел бы его увидеть.
Новый знакомый был слишком философичен для простого студента по обмену. Впрочем, Шон же не спрашивал, на каком факультете он учится.
- А вы встречали много убийц и полицейских, чтобы сделать срез? - поинтересовался он.
Майзнер не ответил, он просто смотрел на Шона и от его улыбки не осталось и следа. Теперь он был похож на опасного хищника. Фридрих будто бы схлынул, но то была не смена внешности, и не появившиеся клыки - опасность исходила от него самого, и Шон вдруг очень четко осознал - что именно этот облик - истинный.
В голове же Майзнера, тем временем, мысли метались будто рой ос, потревоженный незадачливым сорванцом. Он понимал, что сейчас "та самая секунда", момент разоблачения, который рано или поздно застает тебя врасплох, если ты слишком затянул игру. Шон начинает догадываться, или уже догадался о том, кто он такой и для чего здесь. Но для чего же он здесь? Чёрт побери, Майзнер вдруг разоблачил сам себя: он не хотел убивать Шона Ренара. Это было настолько очевидно, что ему даже стало стыдно за себя. Врать можно кому угодно, врать себе - никогда. Все это время, что он изучал принца, что потратил на сближение с ним, на короткие беседы в коридоре и наблюденя - было лишь обманкой. Не нужнен месяц на то, чтобы убить беззащитного студента, не нужно знать, какое мороженое предпочитает жертва, чтобы пустить ей пулю в лоб. И уж конечно, нет никакой пользы в том, чтобы пересматривать любимые фильмы будущей мишени. Он не хотел убивать Шона Ренара, но он хотел знать о нем все. А вот для чего ему нужны были эти знания, вопрос другой.
Фридрих оказался рядом с Шоном так быстро, что человеческий глаз едва мог уловить движение, схватил за руки, рывком поднимая с кресла, и впился жадным поцелуем в губы.
Должно быть, Шон ждал этого, был к этому готов, и потому не вырвался, не ударил, повинуясь инстинкту и выучке, но напротив - чуть наклонился, чтобы сгладить разницу в росте, ответил на поцелуй также напористо.
Сейчас, когда мысли в голове начинали путаться от выпитого, Шон вспоминал - губы у Майзнера в тот вечер были прохладными, шершавыми и сухими, словно его мучила жажда, и отвечая на его поцелуй, Шон и сам ощутил ее. Это было... как неожиданное падение в пропасть - вот ты идешь по ровной дороге, с оглядкой, точно зная направление и цель, а в следующий миг уже летишь в бездонное ничто.
Когда стало не хватать дыхания, Шон отстранился от него, но лишь затем, чтобы на этот раз самому поцеловать.
Но Майзнер не был тем, кто легко сдает позиции, он вновь взял инициативу в свои руки. Стоило ему коснуться губ Шона, как все разом встало на свои места. Он не хочет убивать бастарда, он просто хочет бастарда, а это значит Шон будет жить, Фридрих раздевал Шона, практически вытряхивал из одежды, не церемонясь, не заботясь о его удобстве. Какое-то шестое чувство помогало Майзнеру понять, что именно так и нужно действовать, только так и будет правильно. Они рухнули на диван, скатились на пол, на тонкий, протертый ковер, но удобство Майзнера сейчас волновало меньше всего. Жажда, разбуженная этим же шестым чувством, гнала их вперед, подчиняла себе их разум, разогревала кровь в венах, превращая ее в раскаленную лаву.
Для Шона все это было настолько же непривычно, насколько естественно. Он никогда и никому не позволял так с собой обращаться, никого не подпускал к себе так близко, не отдавал контроль в чужие руки, но в тот момент Майзнер получил его всего, целиком, и Шону было ничуть не жалко отдать ему все.
От одежды они избавились так быстро, что он едва успел это понять. На полу было чертовски неудобно, и Шон, приложив титанические усилия, отстранился, тяжело дыша, взглянул на Майзнера в упор.
- Не здесь,- он не приказывал, просил, не слишком надеясь на положительный ответ,- пожалуйста, не так.
Майзнер приподнялся над ним на руках, собираясь рявкнуть "Nein", но посмотрел в глаза Шона и, выдохнул "Ja". Он поднялся на ноги, помогая встать молодому Ренару не слишком учтивым рывком и поволок его в спальню, целуя на ходу. Кажется, не было ни единой стенки, на их пути, в которую бы они не впечатались и ни единого предмета мебели, который не опрокинули, пока добрались до спальни.
Жизнь научила Шона предельной наблюдательности, несмотря на юный возраст. Он замечал малейшие детали - сейчас, вспоминая об этом, Шон не смог сдержать улыбки.
- Это был для тебя сюрприз, верно? - спросил он у пустой квартиры и полупустого стакана.
Кровать под ними скрипнула пронзительно и резко, Шон почувствовал, как его повалили на спину, и раздвинул ноги. Не имея ровным счетом никакого опыта по этой части, он действовал интуитивно, и тело его оказалось на удивление сообразительным. Оно точно реагировало на каждое прикосновение, на каждый новый грубый поцелуй.
Шон, тяжело дыша, застыл в позе, совершенно неподобающей для принца - пусть даже и бастарда.
- Сделай то, что хотел,- с вызовом выдохнул он, не сводя с Майзнера взгляда.
- Конечно я сделаю, - хрипло ответил Майзнер, и не соврал. Несмотря на свой пыл, на резкость, граничащую с грубостью, он оказался на редкость предупредительным любовником. Он брал, но отдавал ничуть не меньше. И во всех его движениях, в каждом толчке его бедер за ослепительной страстью скрывалась любовь. Ледяная и острая, словно закаленный клинок, любовь убийцы.
Шон отдавался ему самозабвенно - каждое движение Майзнера словно говорило ему "я не причиню тебе боли. Ни капли - ни сейчас, ни потом" - и Шон верил этому. Когда Майзнер вошел в него, он негромко застонал от неожиданности, от такого незнакомого, но такого восхитительного чувства заполненности. Ренар лишь в первые несколько секунд растерялся, но потом подхватил мягкий ритм - такой правильный, будто их тела были созданы специально друг для друга. Они угадывали желания друг друга до малейшего вздоха, еще до того, как это желание рождалось, и в момент, когда все внутри него сжалось, Шон распахнул глаза, словно хотел сам себя убедить - это действительно происходит. Действительно происходит с ним.
Они кончили одновременно, и Майзнер, глухо зарычав от нахлынувших ощущений, последний раз вошел тело Шона до основания, сжал руку на его члене, ощущая ладонью его пульсацию.
Фридрих не был девственником, но до сегодняшнего дня он никогда еще не был влюблен...
Шон откинулся назад, выпуская любовника из себя, и пока Фред не опомнился, протянул руку. То, что он искал, оказалось именно там, где он и предполагал - все же годы в Полицейской Академии прошли не зря. Одно движение - точное и резкое, руки Шона, даже после оглушительного оргазма, остались твердыми.
Холодное дуло уперлось в лоб Майзнера.
- Думал, нарвался на простачка, mon cher? - ласково спросил Шон.
Майзнер рассмеялся. Совершенно неожиданная реакция для человека, к чьей голове приставили ствол.
- Я хочу покурить, - сказал он, хитро и вместе с тем невыразимо нежно смотря на Шона, - передай сигареты с тумбочки.
Шон сделал вид, что задумался - даже поднял глаза к потолку, не теряя Майзнера из поля зрения.
- Ммм, нет,- наконец сказал он. Рука Шона не дрогнула,- пока не сообщишь, по чьей указке ты приехал за мной.
Сейчас Шону было смешно вспоминать собственный нарочито беспечный тон.
- По сигарете за ответ, - согласился Майзнер с легкостью, - Я приехал по собственной инициативе. - Он нетерпеливо протянул руку, сделав пальцами жест "давай-давай".
Шон вздохнул и отвел пистолет от его лба, но из рук так и не выпустил. Протянулся за пачкой сигарет, достал одну и отдал Майзнеру вместе с зажигалкой.
- По затяжке за ответ,- он снова поднял пистолет - довольно вальяжно, впрочем,- По своей инициативе? Зачем?
- Я хотел тебя убить. - Майзнер затянулся второй раз и вопросительно поднял бровь, не сводя насмешливого взгляда с Шона.
- Не очень убедительно,- покачал головой Шон. Он улегся поудобней, невольно принялся рассматривать Майзнера. Взгляд скользнул по широким тренированным плечам, по сильной груди вниз - к тому, что только что побывало внутри Шона. Он поднял глаза к его лицу, к его смеющимся глазам. - так с принцами не разговаривают,- заметил он, и голос прозвучал скорее обиженно, чем сурово. Шон мысленно отругал себя за мягкотелость и покрепче сжал рукоятку пистолета,- итак, вторая попытка. Зачем ты хотел меня убить?
Майзнер глубоко и с удовольствием затянулся, точно так же разглядывая Шона, не оценивающе, а скорее одобряюще, ответил:
- Я хотел выслужиться перед Семьей. Все знают, ты у них как рыбья кость в горле. Подумал, это даст мне каких-то бонусов.
Шон кивнул, повел дулом пистолета, разгоняя сигаретный дым вокруг себя.
- Понимаю,- кивнул он,- ты следил за мной, подбирался ближе и ближе - думал, я не замечаю этого? - он улыбнулся и придвинулся ближе,- ты планировал застрелить меня из этого пистолета? Или устроить поджог? Или подкараулить на темной улице и ударить по голове? - он облизнул губы,- и почему же ты ничего этого не сделал?
- Я не решил, как именно тебя убить, потому что раздумал тебя убивать, - просто пояснил Майзнер. - За жизнь человека, что предрек бы мне такое будущее, я не дел бы и пфеннига пару месяцев назад. Но судьба, порой, преподносит сюрпризы.
- Раздумал, значит,- понимающе кивнул головой Шон.
Он отложил пистолет педантично и аккуратно - на тумбочку у кровати. Повернулся к Майзнеру и одним движением притянул его к себе, отобрал наполовину выкуренную сигарету.
- И это дало тебе куда больше бонусов, чем могла бы дать моя Семья,- заверил он его на шумном выдохе.
Шон закрыл глаза и откинулся в кресле. Опустевший стакан выскользнул из пальцев и покатился по ковру. Майзнер сейчас, должно быть, уже выходил из Венского Экспресса. Шон почти видел, как он, выпрямившись, идет по платформе к вокзалу. Не оглядываясь, не боясь погони. Он пришлет ему новые контакты, когда устроится. Снова уйдет на дно. Надолго - Шону даже представить было сложно, сколько может продлиться в этот раз эта игра в прятки. На черно-белой доске фигуры одного цвета пересекаются редко.
Зазвонил телефон - Шон не вздрогнул. Протянул руку, взял трубку, нажал кнопку ответа, но заговаривать не стал.
- Они назначили меня,- голос Себастьяна прорывается сквозь треск помех, Шон по-прежнему молчал, глядя в пустоту перед собой. Дело сделано - Майзнер никогда не промахивается, никогда не ошибается,- вам просили передать - четыреста двенадцать, у старой Мэри.
Слышно было, что Себастьян понятия не имеет, что говорит. Просто повторяет чужие слова, но для Шона все было ясно. Вот она, открытка. Майзнер прибыл. Отель Мариотт, четыреста двенадцатый номер. Шон улыбнулся в трубку.
- Спасибо,- проговорил он негромко.
***
Один из них был отъявленным негодяем, беспощадным убийцей и - по мнению многих - предателем своей семьи. Второй - интриганом, лжецом и цаубербистом с ужасной наследственностью, но друг другу они не солгали ни разу. Майзнер был единственным, кто знал о Шоне всю правду.
- Я просто хотел убедиться, что ты отправился в отпуск.- его немецкий за эти годы изменился также, как его английский, к нему добавился мягкий акцент, который Шон лишь усугубляет, когда разговаривает с Майзнером. Он знает - тому приятно его слышать, узнавать. Это как тайный знак, как кодовая интонация, напоминающая им обоим "Мы связаны, мы связаны навсегда, что бы ни происходило между нами".
- Я уехал, как только закончил работу,- тон Майзнера - такой простой, такой легкий, и Шон знает, какого труда он ему стоит. Прошло столько лет, а Фридо остался прежним. И несмотря на то, что они решили все противоречия между собой - Шон признался, что любви к Майзнеру в нем больше не осталось, его сердце занято другим - Ренар чувствует - для Фридо тех слов было недостаточно, хотя он никогда ничего не сделает сам, чтобы изменить то, что произошло. Шон привык пользоваться любовью к себе других - Кэтрин, Адалинда, Себастьян, да мало ли кто еще. Но с Майзнером он так не может. Поэтому пошел на риск и набрал его номер. Номер, по которому больше нельзя будет позвонить. На границе с Италией Фридо выбросит телефон.
- Как поживают твои дальние родственники? - для Семьи они оба - предатели, отщепенцы, представляющие страшную опасность. Фридо - бомба у их дверей, Шон - болезнь, подтачивающая их изнутри. Их союз мог бы быть вечным, если бы Шон не пошел на поводу у своего глупого сердца. От нахлынувшего чувства вины он даже не слышит, что отвечает ему Фридо. Говорит невпопад "Так будет лучше", убеждая Майзнера или самого себя, отвечая на его слова или на собственные мысли. Он снова выполнил свое обещание, данное двадцать лет назад. Принц-пешка приказал, и верный белый офицер пошел по диагонали, чтобы уничтожить черного ферзя. Шах.
Но сейчас Шону хочется сказать - нет, ты не просто фигура на моей стороне доски, не просто материал, который в любой момент может быть съеден. Ты...
Стук в дверь. Сердце пропускает удар. Еще мгновение Шон слышит, как Майзнер дышит в трубку. Все еще дышит - и только это имеет значение. Перед тем, как дать отбой, Шон произносит - тем самым тоном:
- Пришли мне открытку.
Авторство Mathilda Vandermar & Wotton
@темы: Grimm
-
-
12.11.2013 в 20:16-
-
12.11.2013 в 20:17-
-
12.11.2013 в 20:20-
-
12.11.2013 в 20:22-
-
12.11.2013 в 22:24-
-
12.11.2013 в 22:24-
-
12.11.2013 в 22:31-
-
12.11.2013 в 23:59-
-
13.11.2013 в 09:27-
-
14.11.2013 в 18:52-
-
14.11.2013 в 23:11-
-
14.11.2013 в 23:22Ебать, радио Елда иногда такое романтичное!
Прямо как живого вижу! И СТРАДАНИЯ!
А завтра про Маззи напишу... надо наслушаться того его музыкальной темы до поносу :]]]]
-
-
14.11.2013 в 23:32Там виолончелька!И да! Она такая прям... душераздирающая!))