Dum spiro, spero
Как тут справедливо было замечено, когда мозгом владеет новая идея, не выплеснуть ее ну очень сложно, и потому новый канон)
ODD SAVE THE ΩKING
Начало здесь: Без него это читать не имеет смысла
Параллельная история.
Пока параллельная)
GRIMM AU, Omegaverse,
Рейтинг R.
1. Almost happy
- Нет, подожди. Подожди...- Шон, тяжело дыша, отстранился, чуть отодвинулся и с извиняющимся видом посмотрел на Фридриха,- прости, я не могу. Не сегодня, ладно?
Глаза Фридриха - как два черных колодца, от возбуждения он едва ли мог расслышать то, что ему говорят, но быстро взял себя в руки - быстрее, чем любой нормальный альфа в подобных обстоятельствах.
- Конечно,- он улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой и не слишком искренней, но уже за нее одну Шон был ему несказанно благодарен.
- ты, пожалуй, единственный омега на свете, который может остановиться в таких обстоятельствах.
Шон протянул руку, погладил его по щеке. Тело пылало от неудовлетворенности. Второй день течки, никаких уколов - но Фридрих был прав, даже в этих обстоятельствах Шон смог себя остановить - и его заодно. Сегодня они снова не доведут дело до конца.
- Хочешь, я тогда... языком? - осведомился Фридрих неуверенно. Шон вздохнул.
- Прости меня,- проговорил он,- прости, я просто... не готов.
- Ложись.
Шону нравилось, когда Фридрих становился жестким и властным. Наедине с Шоном с ним такое происходило редко, непростительно редко. Не повиноваться ему было нельзя - Шон лег и призывно раздвинул ноги.
- Я уверен, к этому ты очень даже готов,- прошептал Фридрих и в следующий миг Шон ощутил, как его горячий язык начинает вылизывать его истекающую смазкой попку - через секунду уже невозможно вспомнить, за что он извинялся, почему был чем-то недоволен.
- Да, о да...- прошептал Шон, закрывая глаза и выгибаясь.
***
Штефан Оливий Николь Ренар, из рода Кроненбергов, был знаком с Фридрихом Майзнером, крон-принцем Германии, едва ли не с самого рождения. Поженились они потому, что Фридо, вопреки воле отца, не захотел себе другого мужа, кроме Шона. А Шон... Шон знал, что ему придется выйти замуж - а почему бы не за Фридриха? В конце-концов, он тоже любил его.
Он лежал рядом с ним в постели, не касаясь его, с открытыми глазами, изучая высокий тяжелый балдахин. В комнате было прохладно - отопление дворца было настроено на автоматическую установку оптимальной температуры, а Майзнеру всегда нравилось, если воздух был на несколько градусов холоднее нормы. Шон не возражал. Он почти никогда не возражал Фридриху - хотя бы потому, что тот почти всегда был прав. Прохлада в комнате способствует крепкому сну. Свежий воздух благотворно влияет на цвет лица. Шон почти научился не мерзнуть, особенно, если Фридрих обнимал его и позволял засыпать в своих объятиях. Сам Майзнер спал только отвернувшись - он предпочитал комфорт каким-то формальным нежностям.
Фридо, заворчав, перевернулся во сне на спину, и теперь в неясном голубоватом свете Шон видел его профиль. Мягкий, но вместе с тем мужественный. Фридрих был очень красивым альфой - как и все блют-рояли, высокий, плечистый и статный. Он мог при желании поднять Шона на руки, но Шон просил его этого не делать - ему не нравилось отрываться ногами от пола. Он не чувствовал себя в безопасности, поэтому, к примеру, никогда не плавал в бассейне и не летал на самоуправляемом воздушном скутере, крепящемся к плечам.
Майзнер исполнял каждый его каприз, и Шон иногда выдумывал эти капризы, чтобы ему было приятно доставлять Шону удовольствие. Сам же он пытался отплачивать ему тем же. Только в одном до сих пор он Фридриху отказывал наотрез.
Но ведь, в конце-концов, они были еще слишком молоды, чтобы беспокоиться о том, что у королевской четы нет наследника?
Шон откинул одеяло и свесил ноги на пол. Сквозняк прошел по голым лодыжкам, но принц даже не поморщился. Он встал и снова глянул на Майзнера. Тот во сне был похож на себя лет двенадцать назад. Большой мальчишка, к которому Шон пробирался ночью, чтобы поболтать или просто посидеть под одеялом вместе, если вдруг случалось разбушеваться магнитной грозе. Шон не боялся грозы, но тогда ему просто нравилось сидеть рядом с Фридо. Нравилось, как он брал его за руку и приобнимал.
Теперь же они выверяли каждое свое объятие на публике, а Шон контролировал каждую их близость наедине. Он не смог бы объяснить, почему это делает, даже под пытками.
Путь до окна - короткая перебежка по ледяному полу. Шон раздвинул легкие портьеры и взглянул в небо. Легкий одноместник прочертил белую полосу на графитовом полотне неба. Шон улыбнулся сам себе.
Когда у Фридриха спрашивали - журналисты, друзья или кто угодно другой - счастлив ли он, Майзнер отвечал, не раздумывая "Конечно!", Шон же на тот же вопрос неизменно произносил "А разве можно быть несчастным рядом с таким альфой?"
Иногда ему казалось, что правильного ответа он и сам не знает.
***
- Милый Штефан, и что же - снова не ждать радостных известий? - омега-отец Фридриха, вдовствующий король Гудрун, посмотрел на Шона поверх чашечки с чаем,- неужели я так и умру, не увидев внуков?
Шон отрыл было рот, чтобы ответить, но вмешался Фридо.
- Папа, во-первых, ты еще всех нас переживешь. А во-вторых,- он протянул руку и накрыл своей ладонью ладонь Шона,- я сказал Штефану Оливию, что стоит подождать с наследниками. Ведь нам пока хватает и друг друга, чтобы быть счастливыми. Верно, дорогой?
Шон кивнул, послав ему благодарную улыбку.
2. Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree? R!
***
Впервые в жизни ему было стыдно звонить мужу. За все годы их брака Шон был образцовым супругом - он во всем прислушивался к мнению Майзнера, никогда не позволял себе даже мысли о том, чтобы променять его на кого-то другого - пусть даже на одну ночь. Но сегодня...
Хотя, собственно, ничего такого не произошло. Шон прибыл в Новую Голландию без каких бы то ни было трудностей. Поездка в АША, куда сначала они с Фридо должны были отправиться вместе, как королевская чета, была событием второстепенным. Международный Фестивал искусств - вещь, конечно, значимая, но к политике имеющее отношение весьма косвенное. Поэтому, когда стало известно, что Фридриху придется провести несколько встреч на высшем уровне, решено было, что в Новый Амстердам Шон отправится один. Это было довольно обычное дело, и он совершенно не переживал по этому поводу. В отличие, конечно, от Фридриха. Тот с немецкой дотошностью и предусмотрительностью распорядился, чтобы к Шону было приставлено еще несколько охранников из местных агентств. Шон считал такие предосторожности излишними, но с Фридрихом решил не спорить. Он хотел уехать - не только из-за любви к искусству и желанию сменить обстановку. Дело было еще и в том, что в последние несколько недель Майзнер стал немного его утомлять. Нет, конечно, Шон любил мужа, и знал, что тот все делает только для его блага, но бесконечная забота могла и надоесть. Шон был отчасти очень рад, что едет один - по крайней мере, он сможет немного отдохнуть от Фридо, соскучиться по нему, и по возвращению все снова войдет в приятное привычное русло.
Все изменилось, когда на пороге появился этот проклятый гримм.
Шон уже в третий раз набирал номер - не попадал по цифрам, мысленно умоляя себя успокоиться и собраться. Рассказывать Фридо о том, что случилось, было, в сущности, нечего. Разве что Себастьян, встретивший Шона в отеле, мог поведать о его вспышке гнева, когда помощник предложил поменять охранное агентство, не объяснив толком причин. И еще, пожалуй, Шон мог бы рассказать о том, что, успокоившись, решил проверить, уж не носят ли перепады его настроения иной характер, чем просто реакция на усталость и стресс?
Ответ был - нет. Тест из ванной оказался отрицательным. И об этом Фридо тоже было знать не обязательно.
- Шон? - голос Фридриха в трубке - как глоток если не свежего воздуха, то воздуха родного дома - точно. Шону вдруг захотелось вывалить ему все. О том, что едва услышав от Себастьяна имя "Никлас Беркхард", Шон словно получил удар тока. И удар этот вернул ему какую-то глубинную, потаенную до сих пор память. Память поколений. Никлас Беркхард. Шону в тот момент показалось, что он слышал его уже множество раз. Что они были знакомы - не здесь, в иных жизнях, иных обстоятельствах, иных мирах. Что где-то там, за границей этого бытия, их связывало нечто... невероятное. а Себастьян все твердил, что у этого Беркхарда проблемы с головой, и его необходимо уволить. Тогда-то Шон и сорвался.
- Фридо, милый,- произнес Шон почти шепотом.
- Шон, любовь моя,- в голосе мужа зазвенела тревога,- ты в порядке? У тебя такой странный голос...
Конечно, отчего бы ему не быть странным. Ведь нужно было рассказать Фридо о том, что, едва увидев Ника Беркхарда на пороге своего номера, едва встретившись с ним взглядом, Шон почувствовал, как во рту мгновенно все пересохло, а сердце забилось где-то под горлом. Он неловко сглотнул и улыбнулся - ну точь в точь глупая омежка на первом свидании.
Лицо у Беркхарда было симпатичное, но ничем не примечательное. Голубые глаза, встрепанные темные волосы, грубая рыжеватая щетина, но отчего-то Шон вдруг явственно представил, как эти губы целуют его... целуют везде - он даже почти ощутил это кожей, словно прекрасно знал, каково оно, прикосновение этих губ, этих рук.
- Все хорошо, я просто... расстроен,- Шон едва подбирал слова. Он понимал, что должен, наверно, извиниться перед Фридрихом за то, что попросил - не приказал, попросил! - Никласа Беркхарда стать его личным телохранителем вовсе не потому, что тот был героем войны, а потому, что захотел держать его к себе поближе. Смотреть, силясь вспомнить, ухватить, как смутное дежа-вю.
- Расстроен? - переспросил Фридо,- что случилось, любимый?
Нельзя, ни в коем случае нельзя рассказывать о том, как Никлас Беркхард отверг его предложение поужинать. Неловкое, брошенное между прочим, всего лишь реакция на голодный взгляд Гримма на тарелку с печеньем и закусками на столе. Но отказ был болезненным. Он задел за живое и вернул к действительности. И теперь эта действительность на другом конце планеты тревожно вслушивалась в тишину в трубке.
- Я... я подумал на мгновение, что я в положении...- заговорил Шон. Он никогда не врал Фридриху. Никогда,- я сделал тест, но он оказался отрицательным... Наверное, просто стресс.
Еще пару секунд в трубке висела тишина, но потом Шон услышал в тоне Майзнера облегчение, смешанное с легкой досадой.
- Это ничего, Шон. Вернешься из АША, и, если захочешь, мы попробуем все сделать правильно,- ободряюще проговорил он.
- Да,- ответил Шон тихо, глядя прямо перед собой,- я все попробую сделать правильно...
***
Он открыл глаза и сразу встретился взглядом со знакомым балдахином. Неужели все, что случилось, было лишь странным, ярким и очень реалистичным сном? А на самом деле он еще никуда не уезжал из Вены?
Шон медленно повернул голову. На соседней подушке кто-то спал. Не Фридрих - его затылок Шон созерцал столько раз, что даже в полутьме мог отличить его от любого другого. Но тогда кто же? Шон ожидал, что вот-вот его охватит страх - или хотя бы тревога, но ничего подобного не произошло. С ним в постели лежал не Фридрих, но назвать его "чужим" сознание отказывалось.
Шон протянул руку, но, чуть дрогнув, фигура под одеялом отодвинулась от него, словно один кадр кинофильма неудачно наложили на другой. Еще одна попытка дотянуться - теперь Шон был уверен, что должен это сделать, должен дотянуться до незнакомца, заставить его обернуться, во что бы то ни стало, но все было бесполезно.
Шон снова закрыл глаза, зажмурился, стараясь прогнать наваждение, и в этот момент чьи-то сильные руки обняли его сзади. Он инстинктивно прильнул к тому, кто обнимал его, снова осознавая, что это не Фридрих. От Фридриха почти никогда ничем не пахло - на нем не задерживался даже запах одеколона, словно он впитывал в себя все посторонние запахи. От этого же человека пахло так... возбуждающе. Пахло опасностью, яростью и альфийским возбуждением.
Шон понял, что увлажнился почти мгновенно - до течки было еще далеко, но ощущения были такие, словно она в самом разгаре, и нельзя сопротивляться, нельзя отстраниться, невозможно остановиться или хотя бы притормозить.
- Мой принц уже совсем мокрый,- прошептал на ухо низкий знакомый голос. Никлас Беркхард. Шона лапал сейчас Никлас Беркхард, проклятый гримм, смешавший ему все карты. Шон почувствовал, как внутри все сжалось - не от ярости, не от страха - от неописуемого восторга,- хочешь, чтобы я отымел тебя, как сучку, прекрасный принц? Хочешь?
Таких слов Шон никогда прежде не слышал. Да если бы кто-то отважился сказать это даже не ему, а в его присутствии, ему скорее всего вырвали бы язык, но сейчас...
- Да,- выдохнул Шон, вильнул бедрами и услышал, как альфа за его спиной возбужденно рыкнул.
Принц ощутил, как ловкие горячие пальцы прошлись по его пояснице вниз, к ложбинке между ягодиц. Сильная рука перевернула его, заставив грудью упереться в подушки и повыше задрать бедра. Шону хотелось повернуться, хотелось увидеть лицо Беркхарда, хотя бы ради того, чтобы убедиться, что это действительно он. Но тот прижал его к постели так настойчиво, что почти лишил свободы движений. Ладони Беркхарда огладили его ягодицы, сжали их и чуть раздвинули. Шон застыл, зная, что будет дальше и чувствуя, как от одной мысли, от одного предвкушения этого внутри все сжимается.
- Какая мокрая, развратная сучка,- Беркхард и сам едва мог говорить, голос его звучал сдавленно и хрипло. Шон негромко простонал - ожидание затягивалось, и возбуждение становилось невыносимым. - давай-ка мы это исправим.
Он наконец коснулся его губами. Шон дернулся, невольно пытаясь отстраниться - это было слишком приятно, но уже через секунду он осознал, что не прочувствовал пока и половины. Вслед за губами его коснулся горячий влажный язык. Никлас Беркхард вылизывал его так, как никогда не делал Фридо - придерживая за бедра, не давая отстраниться, не давая ни помогать себе, ни мешать, врываясь в самый центр удовольствия. Шону показалось, не прошло и секунды, как он кончил - так бурно, как никогда в жизни.
Никлас Беркхард чуть отстранился, лизнул его между ягодиц еще раз,потом выпрямился и, держа Шона за талию, придвинул к себе.
- Сладкий, сладкий принц,- гримм склонился, прижавшись грудью к его спине. Шон чувствовал, как его твердый, чуть влажный член приживается к нему. Ник двинулся несколько раз, размазывая горячую смазку по коже Шона,- мой сладкий сладкий принц.
И снова на Шона вдруг накатило ощущение, что он слышал уже именно эти слова, произнесенные именно этим голосом и этим тоном. И даже знал, что на них отвечать. Но сейчас ничего подходящего не приходило в голову.
Никлас Беркхард прикусил его за плечо - резкая боль прокатилась вниз по спине, и Шон вскрикнул от неожиданности. Выгнулся, подставляясь - он был сейчас вовсе не принцем, не мужем короля, не уполномоченным представителем своей страны - он был омегой и собирался отдаться своему альфе.
Еще одна секундная пауза длинною в половину вдоха, и Никлас Беркхард одним резким толчком овладел им.
***
Шон проснулся от собственного стона. Резко сел в кровати, оглядываясь. Он в Новом Амстердаме. В гостиничном номере.
На влажных от смазки простынях...
О, боги, какой позор. Шон чувствовал, как колотится его сердце, как сжимается все еще истекающая влагой попка. Проклятье, да он все еще был возбужден так, что едва мог соображать. Сон, который ему приснился, был таким... как, интересно, после него он сможет смотреть новому телохранителю в глаза? Что бы сказал о таких снах его психотерапевт?
Шон откинулся обратно на подушки и прикрыл глаза. Скользнул рукой под одеяло и, выгнувшись, коснулся себя, потом аккуратно запустил внутрь один палец. Необходимая мера, всего лишь первая помощь - неужели он так быстро начал скучать по Фридриху?
Палец скользил по смазке, поддразнивая Шона, и через несколько секунд он добавил еще одни.Картины из сна представали перед ним так четко, так ярко. Он почти ощущал в себе движения языка, а потом то, как в него вбивается большой горячий член... Шон застонал, задвигал рукой сильнее.
Вот только во сне с ним был вовсе не Фридрих. Майзнер никогда не позволял себе так с ним обращаться - грубо, неуважительно. И еще эти слова, как там было?..
Шон застонал, выгибаясь сильнее. Пальцев было непростительно, мучительно мало. Он имел себя ими теперь быстро и резко, не давая меркнущим образам из сна ускользнуть окончательно.
Сучка! Он называл его сучкой, мокрой развратной сучкой.
Шон утопил стон в подушке, проникая в себя все сильнее. Там, во сне с ним был не Майзнер, нет. Это был Никлас Беркхард.
Он услышал в своей голове хриплый сдавленный голос гримма, повторяющий "мой сладкий, сладкий принц", и в следующий миг его накрыло волной разрядки.
3. I let the music speak.
Эрик наиграл двумя пальцами легкую быструю мелодию, оторвал руки от клавиш, взмахнул ими, словно хотел разогнать звук по комнате, заставить его отразиться от каждого угла, зазвучать ярче и полнее.
Майзнер скептически взглянул на него поверх сенсорного листка газеты. Едва Штефан уехал, его младший брат принялся, как привязанный, ходить за Фридрихом, но стоило взглянуть на него, глядел в другую сторону, словно совершенно случайно оказался с Майзнером в одной комнате. В гостиной, где Фридрих всегда по утрам пролистывал свежую прессу и отвечал на корреспондецию, как назло, стоял большой черный рояль старой модели. Классический монструозный инструмент, к которому Штефан с завидным упорством, говорящим о недюжинной братской любви, приглашал старого настройщика раз в несколько месяцев. Контора, в которой работал старый герр Шнайдер, обанкротилась бы уже лет десять назад, если бы не королевские заказы. Эрик этот рояль просто обожал. Он говорил, что современные инструменты просто не в состоянии передать всю глубину, все оттенки звука. Штефан с Эриком предпочитал не спорить, и просто приглашал настройщика, а потом слушал, как брат играет.
Впрочем, играл он совсем не плохо. Даже для Майзнера, который от музыки был катастрофически далек, было совершенно понятно - Эрик управляется с музыкой мастерски, даже, можно сказать, гениально. Однако сейчас он, кажется, больше хотел привлечь к себе внимание, чем действительно что-то сыграть.
Заметив на себе взгляд Фридриха, Эрик не стал в этот раз отворачиваться и напускать на себя независимый вид. Он посмотрел на него поверх партитуры и смущенно улыбнулся.
- Я тебе не мешаю, Фридо? - осведомился он так, будто его это и правда интересовало.
Фридрих усмехнулся. Он повел пальцем, перелистывая страницу с финансовыми сводками. Литовское княжество опять просило об очередном кредите в банке Швейцарии - Майзнеру любопытно было, до чего в итоге готовы будут дойти литовские королевские особы, чтобы спасти ситуацию в своей стране - предложат одному из банкиров своих сыновей-омежек? Впрочем, в газете об этом не писали.
- Нет, Лиззи, играй,- отозвался он.
Эрик Элизабет Лилиан это сокращение терпеть не мог. Если его так называл даже Шон, он начинал шипеть и плеваться ядом, как разбуженная змея. Но сейчас Эрик лишь склонил голову к плечу - по-птичьи как-то, но при том с видимым кокетством.
- Тебе ведь совсем не нравится, когда я играю,- напомнил Эрик и снова опустил руки. На фоне желтоватых клавиш его пальцы выглядели белоснежными и очень хрупкими. Руки у Эрика были не меньшим произведением искусства, чем те произведения, что он исполнял, и Майзнер на мгновение залюбовался их нервным едва заметным подрагиванием. Словно Эрик был готов в любой момент снова начать играть, гоняясь за нотами, связывая их в единый стройный ряд.
- Глупости, с чего ты взял? - покачал Майзнер головой. Он двинул рукой, и газетные статьи свернулись. Сенсорный экран заполнила заставка, а затем он погас. Фридрих отложил газету. Если уж Эрику вздумалось поболтать, надежды спокойно почитать можно оставить.- Штефан, конечно, лучше разбирается в музыке, но он разъяснил мне,что ты гений, и теперь я тоже придерживаюсь этого мнения.
Было видно, что Эрика эта фраза задела. Он едва заметно надулся, и пальцы его снова оторвались от клавиш - ну конечно, Фридо, видимо, не заслужил права приобщиться к его искусству. Интересно, что так на него подействовало? Имя брата или безразличие Майзнера? Хотя вообще-то Фридриху было на это наплевать. Эрика он терпел рядом с собой только ради Шона. Тот относился к брату с известной долей теплоты, хотя особо близких отношений между ними не было никогда. Фридрих знал, что Эрик был любимцем Георга Кроненберга, отца обоих принцев, и маленькому Лиззи с младенчества позволялось делать все, что угодно. За старшим же в семье, Шоном, наблюдали всегда очень тщательно. Воспитывали его сдержанным в своих желаниях, одним словом, не давали сделать ни одного самостоятельного шага. Фридрих был почти уверен - Шон перерос все детские обиды на Эрика и на отца, тем более, что он, Майзнер, его муж, старался выполнять все его прихоти - но в глубине души осадок прошлого еще оставался. Майзнер чувствовал это. Он всеми силами старался сделать своего мужа счастливым и спокойным, защитить его ото всех врагов - внутренних и внешних, но время от времени его посещало чувство, что со Штефаном что-то не так, что внутри него живет какая-то странная тягучая тоска. И именно она мешает ему стать по-настоящему счастливым. И дело было вовсе не только в Эрике и не в том, что отец любил младшего сына больше. Иногда Фридриху казалось, что дело в нем. Но когда он напрямую спрашивал у Шона, тот отвечал, что все в порядке, и он вообще не понимает, о чем это толкует Майзнер.
- Штефан не разбирается в музыке,- весомо отозвался Эрик и захлопнул крышку рояля. Медленно и плавно поднялся. Иногда Майзнеру казалось, что Эрик только за роялем становился резким и порывистым. Если музыкальная пьеса была энергичной и быстрой, Эрик следовал за ее ритмом. Но в жизни он все и всегда делал тягуче и плавно.
Фридрих пожал плечами.
- Тебе виднее,- ответил он.
Шон уехал только вчера, а он уже начал по нему скучать. Лежать одному в большой королевской кровати было непривычно. И еще то, что Шон позвонил ему в начале седьмого утра... его голос звучал так странно - так потеряно. Он, конечно, объяснил это отрицательным тестом на беременность, но Майзнер догадывался, что это неправда - детей Шон не хотел категорически, и скорей бы расстроился, если бы тест оказался положительным. В чем на самом деле была проблема, Фридрих допытываться не стал, и себе думать запретил - если Шон захочет, он расскажет. Если не захочет - так тому и быть. Но избавиться так просто от тревоги за любимого, Фридрих не мог.
Эрик очевидно не получил той реакции, которой ждал, и потому снова опустился за рояль, бережно поднял крышку.
- Хотя, чего от тебя ожидать,- сказал он скептически,- вы немцы, совсем не разбираетесь в музыке.
- Бетховен был немцем,- напомнил Фридрих.
- Не люблю Бетховена,- с вызовом бросил Эрик, хотя они оба знали, что это неправда. Он тряхнул головой размял запястья.- ну ладно, так и быть,- резюмировал Эрик так, будто делал Майзнеру огромное одолжение,- я сыграю для тебя.
Когда Эрик играл, он преображался. Капризный, истеричный юный омежка исчезал, и на его месте возникал одухотворенный ангел. Майзнеру сложно было подобрать иное, менее пафосное определение. Эрик играл так, словно хотел своей музыкой проникнуть в каждое сердце тех, кто мог ее услышать. Он всегда играл с полузакрытыми глазами, как во сне. Длинные ресницы дрожали, губы - чуть приоткрыты. Он с трудом мог отвести от Эрика взгляд в такие моменты, и сейчас даже не старался этого сделать. Сейчас, под звуки какой-то незнакомой сонаты, Фридрих почти забыл о своих тревогах, словно каждый звук нашептывал ему в ухо "Не о чем переживать. Штефан просто устал. Штефан и правда расстроился из-за теста. Штефан твой, твой, как ты всегда и мечтал - чего тебе еще?" Майзнер закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Музыка замерла, и Фридрих почувствовал на себе испытующий взгляд Эрика, тот явно ждал какой-то реакции, но у Майзнера просто не нашлось слов.
- Это Шопен? - спросил он наугад.
- Это Ренар,- отозвался Эрик, пряча горделивую улыбку,- Эрик Элизабет Ренар.
Майзнер медленно кивнул. Да этот юноша - просто какая-то бездна талантов, кто бы мог подумать.
- Прекрасно, Лиззи.- совершенно искренне похвалил он,- это было просто прекрасно.
Эрик буквально вспыхнул от похвалы. Улыбка его из дерзкой превратилась в по-настоящему смущенную, Майзнер и не знал, что он так умеет.
- Ты первый, кому я ее сыграл,- голос Эрика отчего-то прозвучал хрипло, и, едва произнеся это, он сорвался с места и быстро переместился к двери из гостиной,- как же я забыл,- затараторил он, уже почти скрываясь за порогом,- у меня еще столько дел. Прости, Фридо. Еще увидимся..
Дверь за ним захлопнулась также резко, как до этого - крышка рояля, и Майзер, пожав плечами, вернулся к своей газете.
И снова здравствуйте))
4. Something’s on
Когда утром наконец появился Себастьян, Шон завтракал, как ни в чем не бывало. Он тщательно замел все следы того, что происходило с ним сразу после пробуждения, и только сделав это, осознал, насколько это глупо. Ведь вполне можно было списать все на тоску по мужу. С Фридрихом они не расставались дольше, чем на день, с самого момента помолвки, и сейчас Шон очень даже мог скучать по нему - причем именно таким образом. Однако он вымылся так тщательно, словно старался смыть с себя возмутительно прекрасный сон, и к тому моменту, как в дверь номера постучали, Шон уже был свеж, полон сил и готов к трудному дню. О Никласе Беркхарде и о том, что им весь день предстояло провести вместе, Шон предпочитал не вспоминать. Стоило, наверно, на всякий случай вогнать себе хотя бы половину дозы блокиратора, но принц решил - все-таки он был человеком, прекрасно воспитанным и отлично выдержанным. Он вполне в состоянии взять себя в руки в случае чего.
Когда наконец явился Себастьян, Шон завтракал. В другой части номера уже убирался горничный-бета, и принц считал, что идеально замаскировал все улики. Право слово, словно он и правда изменил Фридриху! А ведь он всего-то немного приласкал себя на рассвете, но склонность все драматизировать, видимо, была у Шона в крови. Себастьян со своей неизменной огромной папкой появился в номере ровно в назначенное время. Шон приветливо кивнул ему, указал на кофе и круассаны с сыром. Сразу же захотелось спросить, когда же приступит к своим обязанностям Никлас Беркхард - вместе с Гюнтером, конечно - но вместо этого Шон поинтересовался:
- Мою речь уже прислали?
- Да, желаете посмотреть прямо сейчас? - Себастьян принялся копаться в папке, выискивая нужный файл. Вообще, конечно, уже давно изобрели более удобные и менее громоздкие файлохранилища, но Себастьян их презирал. К своей папке он питал какую-то особенную, трепетную любовь, и временами это казалось Шону подозрительным. - Вот. - Он вывел видео над столом Шона, так, чтобы принц мог прочитать подготовленную речь.
Шон несколько секунд изучал текст. Ничего нового - пустые банальности. За него даже все шутки в нужных местах прописали. Принц вздохнул. Ну все правильно - с этими суверенными государствами нужно было держать ухо востро - здесь никогда не было стабильности и порядка, здесь было неспокойно, и любое неловкое слово могло вызвать бурю. Шон прекрасно знал свои обязанности, как и шаблон этой речи. Ну а детали можно было подставить по наитию.
Куда больше его интересовал сейчас Себастьян. Отвлекшись от текста, Шон посмотрел на помощника с вежливой улыбкой.
- Ты звонил сегодня моему мужу? - спросил он напрямик, но очень, очень любезным тоном.
- Да. - не моргнув глазом ответил Себатьян, - Он попросил меня каждый день докладывать, как проходит ваш визит.
- Он одобрил мой выбор телохранителя? - Шон повел пальцами, и страница на экране перевернулась. Завершающая часть речи была не менее скучной, чем начальная. Фестиваль искусств это был или смотр войск - все всегда проходило одинаково. Даже если Никлас Беркхард и был опасным маргиналом, неспособным к службе охранником, едва ли ему представится шанс сильно облажаться. На Фестивале Искусств умереть Шон мог разве что от скуки.
- Где, кстати, Гюнтер и Беркхард? - после секундной паузы добавил Шон,- я думал, они придут вместе с тобой.
Себастьян был, в сущности, неплохим человеком. И с очень похвальным рвением подходил к своим обязанностям, именно поэтому Шон был совершенно уверен - Фридрих знает обо всех подробностях его, Шона, вчерашней вспышки.
- Одобрил, сказал что это отличный пи ар ход для Новой Голландии, - согласился Себастьян, - Я и не подумал вчера, что это действительно разумное решение. Гюнтер сразу за дверями, а Беркхард, он... ушел осматривать территорию, так он сказал. Ему что-то показалось подозрительным.
Шон нахмурился. Беркхард действительно нашел что-то подозрительное? Или принц вчера выставил перед ним себя таким придурком. что теперь находиться рядом с ним даже за деньги, для Беркхарда - тяжелый труд?
Что за нелепые мысли! Шон снова улыбнулся.
- Позови их обоих, будь добр,- попросил он,- я хочу поздороваться с ними и рассказать о наших планах. Расписание у них уже есть, но всегда важно держать связь с теми, кто на тебя работает, верно?
Шон и прежде любил иногда ходить "в народ" - общаться с обслуживающим персоналом или не слишком важными гостями на приемах. Он охотней прочих членов семьей отвечал на вопросы интервью и снимался для журналов. Здесь, в СГА, продавалось множество изданий, в которых его лицо мелькало постоянно, и Шону нравилась такая известность. Так что сейчас желание немного поболтать с охранниками не должно было показаться странным.
Странным могло бы показаться, если бы Шон решил отослать Гюнтера и поговорить с Беркхардом наедине...
- Сейчас будут! - Себастьян напечатал что-то на комм-листе в папке и опять посмотрел на Шона. Улыбнулся, долил себе в кофе сливок и взял круассан.
Шон, скрывая уныние во взоре, посмотрел на Себастьяна. Тот, разумеется, собирался тоже присутствовать на разговоре, неторопливо завтракая. Не то чтобы Дега сильно не нравился Шону. Советник был нервным, излишне исполнительным и совершенно бесполезным типом, но за те годы, что он работал на его семью, принц успел с ним примириться. Лучше всегда иметь поблизости человека, на которого можно скинуть часть своих обязанностей, но сегодня Себастьян вел себя как-то уж слишком раздражающе. Но если выгнать его, он точно истолкует это превратно. Шон вздохнул.
- Себастьян, мне понадобится еще кое-какая помощь,- заговорил он,- как позавтракаешь, сходи, пожалуйста, к начальнику группы охраны, распорядись, чтобы они дважды осмотрели периметр. А еще убедись, пожалуйста, что мне подадут белую машину, а не черную. И еще уточни насчет обеда - передай в ресторан, который отвечает за банкет, что у меня нет настроения сегодня есть морепродукты, чтобы ни одной креветочки не было на столах, ясно? - он глотнул кофе,размышляя, не перегнул ли с золушкиными заданиями, но для верности решил добавить еще одно,- и мой костюм. Я знаю, мы выбрали его еще месяц назад, но мне не нравится булавка к галстуку. Поищи, пожалуйста, новую. Я полностью доверяю твоему вкусу. И поторопись, а я пока тут сам управлюсь.
Себатьян кивнул и стал есть быстрее. К моменту, когда пришли Гюнтер и Беркхард, он так расстарался, что запихнул половину круасана в рот, и старался побыстрее прожевать.
Шон на Себастьяна больше не смотрел. Самый верный способ занять внимание желтокенора - это заставить его думать. что выполняемая им обязанность - самая важная в мире. Даже если она заключается в такой глупости, как выбрать булавку для галстука и поменять цвет машины.
Оба телохранителя возникли перед ними, и Гюнтер - гримм, служивший личным телохранителем Фридриха уже несколько лет - принялся рассказывать Шону на немецком о том, через какие эвакуационные выходы можно будет спуститься в убежище, в случае чего, а еще какой код отвечает за какие нештатные ситуации. Кивая в нужных местах, Шон перевел взгляд на Беркхарда. Тот сперва едва заметно ухмылялся, но теперь посерьезнел и, кажется, о чем-то задумался.
- Спасибо, Гюнтер,- остановил поток немецких слов Шон,- ты проделал хорошую работу. Подожди, пожалуйста, за дверью - я хочу дать мистеру Беркхарду кое-какие распоряжения. Он ведь еще не работал со мной, понимаешь?
Шон специально говорил по-английски. чтобы Никлас не чувствовал себя неуютно, решив, что от него что-то скрывают.
Это был рискованный ход - можно же было дождаться хотя бы, пока Себастьян выйдет из комнаты, но то, как он, хоть и ускоренно, но совершенно бесконечно поглощает круассаны, начало не на шутку злить Шона. И сейчас в его сторону, когда желтокенор следом за Гюнтером покидал номер, принц даже не взглянул.
Он повернулся к Беркхарду. Тот все еще выглядел настороженным и напряженным. Шон с трудом отогнал от себя образ того, как поднимается с дивана, подходит к гримму сзади, опускает руки ему на плечи и, начав мягко массировать их, шепчет в ухо какой-нибудь нежный вздор, лишь бы разгладить складочку между бровей, лишь бы заставить мельком улыбнуться.
- Позавтракайте со мной? - Шон, конечно, понимал, что во-первых шел по исхоженной вчера тропе, а во-вторых Беркхард наверняка уже позавтракал, да и не кофе пить он сюда пришел. Но этого требовала вежливость - есть даже на глазах у подчиненных было совершенно неприлично. А во-вторых, Шону и правда хотелось этой простой, но изящной неформальности. Чтобы Никлас перестал стоять перед ним, как ученик, отвечающий урок, которого толком не знает,- печений сегодня нет, но круассаны тоже вкусные,- он улыбнулся, не уверенный, смешной, просто даже уместной ли вышла шутка.
Никлас явно смутился.
- Вы простите, что я так невежливо вчера на него смотрел. Просто правда не поели, а оно выглядело офигенно... аппетитно.
Он сел на предложенный стул и поправил кобуру. Шон едва не предложил ему снять куртку - завтракать в ней было совершенно неудобно. Сам он сейчас предстал перед публикой, конечно, в довольно официальном, но совершенно неформальном виде - рубашка, простые брюки, ничего лишнего. По утрам Шон обычно вообще предпочитал носить на себе как можно меньше одежды. Дома, в Вене, у него была целая коллекция халатов, которые он надевал прямо на голое тело, заставляя Майзнера мечтать о том, что находится под тканью. Но не выходить же и сегодня в халате? Никласу же сейчас было, должно быть, очень неудобно в своей форме с кивларом. Под этим предлогом вполне можно было заставить его снять хотя бы куртку. Под ней, скорей всего, была форменная футболка, сквозь которую можно было бы рассмотреть линию плеч, очертания груди...
Шон моргнул и поспешил вежливо улыбнуться. Беркхард тем временем сказал что-то про смокинг, Шон уловил только последнюю фразу:
- Короче у меня нету смокинга, мистер Кроненберг.
"Мистер Кроненберг" звучало как-то очень по-новоголландски, но от того не менее глупо.
- За что вы извиняетесь? То печенье правда было вкусным,- он сам налил Никласу кофе и протянул чашечку,- смокинг вам непременно подберут, я распоряжусь, только скажите потом Себастьяну ваш размер. А еще...- он знал, что сейчас собирается перейти черту, от которой можно было ступить в двух направлениях - напомнить Беркхарду, что перед ним все-таки принц, и велеть называть себя "Ваше Высочество", или...
- Моя фамилия Ренар,- сказал Шон просто,- а Кроненберг - это родовое имя. Я им пользуюсь только на официальных приемах, а наш с вами прием не то чтобы очень официальный. Угощайтесь,- подбодрил он Никласа, кивнув на еду.
Беркхард взял круассан, но как-то неохотно, словно делал Шону тем большое одолжение.
- Ладно, мистер Ренар,- ответил он,- спасибо за смокинг.
Разговор как-то не клеился. Шон снова молча отпил из чашечки, стараясь растянуть момент контакта - но кофе не мог совсем уж не кончаться.
Он поднял глаза на Беркхарда, и неожиданно заметил, что взгляд его изменился. Тот теперь смотрел на Шона в упор, почти не моргая, как хищник смотрит на добычу - еще секунда, и кинется. Шон открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело, но Никлас, не сводя с него гипнотизирующих голубых глаз, отставил чашку с кофе. Делая это, он пригнулся, как припадают к земле звери. Еще мгновение, и гримм рывком перевернул разделявший их кофейный столик. Черный кофе разлился по белоснежному ковру, во все стороны разлетелись масло, круассаны и столовое серебро. Шон отмечал все это краем глаза, не сводя взгляда с Беркхарда. Его движение было мгновенным, но для Шона оно выглядело, как в замедленной съемке, он видел, как двигается каждый его мускул, каждая складка ткани. И в тот момент, когда Беркхард завалил его на диван, принц даже успел подумать, что, должно быть, все-таки потек и спровоцировал альфу. Нужно было сделать укол...
Нет! Нет, не нужно было. Тело с восторгом ответило на неожиданную грубость, и когда Никлас рывком перевернул Шона на живот, он выгнул спину, подставляясь, почти инстинктивно. Именно так омега реагирует на желанную агрессию. Теперь Шон молился только о том, чтобы они были в слепой зоне камер наблюдения, и в самый неожиданный момент не вошел Себастьян или Гюнтер.
Шон услышал, как голос гримм, только что холодно произносивший это бездушное "Ладно, мистер Ренар", шепчет ему хрипло и страстно "мокрая развратная сучка".
Когда Никлас сорвал с него рубашку и впился зубами в плечо, совсем рядом с шеей, Шону пришлось прикусить руку, чтобы не застонать в голос. Руки Беркхарда были именно такими, какими он помнил их из сна - сильными, горячими и очень умелыми. Он справился с его брюками за считанные мгновения. Спустил их рывком вместе с бельем, обнажая попку. Шон едва успел с шумом втянуть в себя воздух, как твердый член альфы ворвался в него, как и во сне - одним резким толчком. Принц все-таки застонал, едва слышно, топя звук в диванной подушке, но ощущение заполненности было так прекрасно, так непередаваемо правильно, что он с трудом мог дышать. Все мысли, все ощущения отошли на задний план. В мире не существовало больше ни Фестиваля искусств, ни Себастьяна, ни Фридриха, все исчезло в это короткое мгновение между тем, как Никлас Беркхард овладел им, и тем, как он начал стремительно двигаться, долбить Шона так, как не делал никто и никогда. Всего секунда замешательства, и Шон, двинувшись навстречу этому ритму, начал подмахивать, умело и точно.
- Мой развратный омежка,- хрипло выдохнул Беркхард ему в ухо,- мой течный грязный малыш.
Шону хотелось кричать в голос "Да! Да! Сильнее!"
Сквозь алое марево возбуждения до него доносились какие-то обрывки фраз, словно где-то в соседней комнате работал приемник.
- ...приехало омег...- пауза, помехи. Член Беркхарда почти полностью покинул его тело, но лишь затем, чтобы рывком ворваться обратно,- ...зыку там, картины, я имею в виду...
Шон вздрогнул, словно очнулся. Никлас Беркхард сидел перед ним рядом с совершенно целым кофейным столиком и цедил свой кофе, рассуждая о чем-то. Кажется, принц только что полностью выпал из реальности. Наваждение, сущее наваждение. Такого прежде с ним никогда не случалось. Боги, как неловко вышло... Он не только чуть не начал течь прямо при своем новом охраннике, фантазируя о нем, он еще и не расслышал его последнюю фразу. Это уж точно не вписывалось ни в какие кодексы хороших манер. А казаться сволочью. которой совершенно не интересно слушать то, что несет всякая чернь, Шону совершенно не хотелось. Поэтому он принял самое демократичное решение из возможных.
- Простите, мистер Беркхард, я сегодня такой рассеянный,- он улыбнулся немного смущенно,- я не расслышал, что вы сказали?
- Я сказал, что много омег здесь. Видел даже Российского омега царя Анастасия, - повторил Ник. Его лицо было самым обычным - ни следа возбуждения. Если Шон даже и начал пахнуть как-то по-особенному, гримм наверняка сделал блокирующий укол. Это техника безопасности, стандартная процедура. Шон поспешил собраться и вникнуть в суть того, что он сказал.
Царя Анастасия, родного брата-омегу Фридриха, Шон терпеть не мог. Тот был моложе его почти на десять лет, и уже обзавелся потомством. Вдовствующий король Гудрун постоянно поминал его имя в неудобных разговорах о продолжении рода Майзнеров-Кроненбергов. С чего сейчас Беркхарду вздумалось поговорить о нем? Впрочем, справиться с собой это помогло. Шон нахмурился.
- Почему же "даже"? - спросил он сдержанно,- Нэнси ездит на все приемы, которые проводятся в мире, лишь бы не видеться со своим медвежьим царем,- вышло слишком раздраженно и совершенно не вежливо. Кроме того, Шон внезапно даже для самого себя повел себя как заправский сплетник, а это в обществе охранника, которого он позвал позавтракать с ним, тоже вопреки протоколу, было совершенно недопустимо. Но извиняться еще и за это было бы еще хуже,- Себастьян сказал, вы осматривали гостиницу сегодня утром? - решил сменить тему Шон,- зачем? Вас что-то тревожит?
Ник посмотрел на него - самую малость удивленно, а потом хохотнул:
- Искал за кадками, не прокрался ли сюда медвежий царь, - он постарался сдержать смех, но не вышло и он засмеялся в голос. Было видно, что он пытается справиться с собой, но ничего у него не выходит, - Не прячется ли... - простонал он, - за кадкой!
Смеялся Беркхард заразительно до невозможности. Шон сперва лишь сдержанно улыбнулся, потом ухмыльнулся, но когда Никлас в третий раз, давясь смехом, повторил "притаился... за кадкой", принц тоже не выдержал.
Он не помнил, когда смеялся так легко и искренне в последний раз. В приличном обществе смеяться вообще было не принято, а если уж избежать этого было нельзя, то полагалось прикрывать рот ладонью и издавать как можно меньше звуков. Шон же сейчас смеялся почти также громко, как Беркхард, и чувствовал, что никак не может остановиться.
Наконец фонтан смеха иссяк.
- Простите, мистер Ренар. - выговорил Беркхард, утирая глаза рукой,- Просто вы так про этого Анастасия сказали... - он опять засмеялся, но теперь уже смог себя остановить, - Смешно вышло...
Шон тоже успокоился, хоть и с трудом.
- Это вы меня простите,- сказал он,- я высказался очень неуважительно о бедняге Нэнси. Но он и правда каждого праздника главный заводила. Сегодня - я уверен - будет на приеме развлекаться в лучших традициях развязной светской жизни,- он выдохнул и снова пристально посмотрел на Никласа,- и все же. Вас что-то обеспокоило? Вы так толком и не ответили.
- Да он с ребенком малым, какая тут развязная жизнь, - пробурчал Никлас. Видимо, Нэнси притащил на конференцию одного из своих отпрысков - догадался Шон. Скорее всего, младшего и единственного альфу в выводке - царевича Дмитрия. Бедный малыш был любимой игрушкой Анастасия, кроме того - наследником, и вынужден был ездить на все мало-мальски важные мероприятия.
- Я не обеспокоен. Я просто делаю свою работу, - продолжал, меж тем, Никлас, - Мне платят за то, чтобы я всегда был начеку.
Но Шона пока не отпускал образ юного царевича. Его фотографии и видео отчеты о каждом этапе его жизни Гудрун демонстрировал Шону при каждом удобном случае, повторяя что-нибудь вроде "правда, прекрасно, милый Штефан. Жаль, что нам нечего прислать им в ответ..."
- Думаете, он сам воспитывает этого ребенка? - снова не сдержавшись, фыркнул Шон,- у него нянек больше, чем у меня охранников, а мой муж очень одержим моей безопасностью, знаете ли.
Упоминание Фридриха немного отрезвило Шона, словно, сказав про него, он вдруг увидел себя самого со стороны. Тоже мне, демократичный правитель. Болтает с охранником, про которого накануне увидел эротический сон, предлагает ему круассаны с кофе, фантазирует о нем и сплетничает о тех, кто ему не нравится. Вот, наверно, после работы Никлас Беркхард посмеется над ним! С наслаждением, со смаком расскажет, какой принц Штефан на самом деле стервец и сплетник. Расскажет коллегам.. .или своему омеге...
От этой мысли отчего-то стало обидно. Шон поспешил нацепить на лицо непроницаемую маску спокойствия.
- Это хорошо. Ваша работа - залог моего спокойствия,- проговорил он официально,- смокинг вам дадут, будьте готовы к полудню - прием начинается в час, но нам придется еще пройти пресс-конференцию.
- Ладно. - Никлас поднялся со стула.- До встречи.
Шону стало неловко от того, как резко он поменял тон. Должно быть, со стороны это и вправду выглядело странно. Все же хорошо, что Гриммы не умеют читать мыслей, как о них раньше говорили, но Шон себя вел сейчас и правда очень непоследовательно и даже грубо. Он поднялся с дивана извиняющимся взглядом посмотрел на Никласа.
- Простите мне мою резкость,- сказал он примирительно, и тут же добавил, чтобы расставить все точки над и, убедить в этом и себя, и Беркхарда,- я никогда прежде не расставался так надолго с моим мужем. Разлука на меня странно действует.
Беркхард сдержанно кивнул и, развернувшись, вышел из номера. Шон медленно опустился обратно на диван. Хотелось немедленно принять душ. Или для успокоения совести позвонить Фридриху и заняться с ним сексом по телефону. Они раньше никогда так не делали, но вряд ли муж будет против. Если, конечно, он не на официальном приеме с кем-то из послов. В Вене сейчас около пяти часов вечера - самое время для деловых обедов и интервью. Шон откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Он почти видел перед собой Фридриха. Вот он стоит перед зеркалом, завязывая галстук. Шон видит его лицо в отражении - Фридрих хмурится. Узлы на галстуках никогда ему не давались.
- Тебе помочь, милый? - мягко произносит Шон, чувствуя, что совершенно не хочет вставать и подходить к мужу. Ему достаточно смотреть с расстояния. Внимательно, подмечая каждый жест, каждое изменение в выражении лица. Но не касаться. Пока - нет.
- Когда омега завязывает альфе галстук, это действие куда более интимное, чем когда он с него этот галстук снимает,- отвечает Фридрих, не поворачиваясь,- ты уверен, что хочешь ступить на эту зыбкую почву?
Шон сдержанно смеется. Не так, как с Никласом Беркхардом - негромко, прикрыв рот ладонью, и видит в отражении снисходительную улыбку Майзнера.
Шон открыл глаза и посмотрел на лежавший на столике рядом с диваном телефон. Может, все-таки позвонить? Он протянул руку и взял телефон в руку, покрутил его, снова глянул на часы. Начало двенадцатого. В Вене - начало шестого. Там, за длинным столом в очередном конференц-зале Фридрих наверняка сейчас сидит, по привычке крутя в руках серебряный стиллус, не сводя внимательный взор с собравшихся. Интересно, думает ли он о нем, Шоне. Наверняка, ведь для него эта разлука тоже в новинку, а он всегда был тем, кто в их паре отдавал больше, чем получал.
Нужно позвонить, Фридрих будет рад. Шон почти слышал тепло в его голосе, улыбку в его тоне, когда он произнесет "У меня все в порядке, а как ты, любовь моя?"
Телефон в его руках зазвонил, и Шон вздрогнул от неожиданности. Себастьян. Принц вздохнул. Глупости, ну какие же глупости лезут ему в голову... Всего сутки вдали от мужа, и уже сам не свой. Шон нажал кнопку приема вызова. Нужно взять себя в руки.
- Ваше Высочество, машина готова,- заговорил Себастьян,- я распорядился насчет морепродуктов и поговорил с Гриффином, начальником охранной группы. У вас все в порядке?
Шон окинул взглядом пустой номер.
- Да
ODD SAVE THE ΩKING
Начало здесь: Без него это читать не имеет смысла
Параллельная история.
Пока параллельная)
GRIMM AU, Omegaverse,
Рейтинг R.
1. Almost happy
Almost Happy
- Нет, подожди. Подожди...- Шон, тяжело дыша, отстранился, чуть отодвинулся и с извиняющимся видом посмотрел на Фридриха,- прости, я не могу. Не сегодня, ладно?
Глаза Фридриха - как два черных колодца, от возбуждения он едва ли мог расслышать то, что ему говорят, но быстро взял себя в руки - быстрее, чем любой нормальный альфа в подобных обстоятельствах.
- Конечно,- он улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой и не слишком искренней, но уже за нее одну Шон был ему несказанно благодарен.
- ты, пожалуй, единственный омега на свете, который может остановиться в таких обстоятельствах.
Шон протянул руку, погладил его по щеке. Тело пылало от неудовлетворенности. Второй день течки, никаких уколов - но Фридрих был прав, даже в этих обстоятельствах Шон смог себя остановить - и его заодно. Сегодня они снова не доведут дело до конца.
- Хочешь, я тогда... языком? - осведомился Фридрих неуверенно. Шон вздохнул.
- Прости меня,- проговорил он,- прости, я просто... не готов.
- Ложись.
Шону нравилось, когда Фридрих становился жестким и властным. Наедине с Шоном с ним такое происходило редко, непростительно редко. Не повиноваться ему было нельзя - Шон лег и призывно раздвинул ноги.
- Я уверен, к этому ты очень даже готов,- прошептал Фридрих и в следующий миг Шон ощутил, как его горячий язык начинает вылизывать его истекающую смазкой попку - через секунду уже невозможно вспомнить, за что он извинялся, почему был чем-то недоволен.
- Да, о да...- прошептал Шон, закрывая глаза и выгибаясь.
***
Штефан Оливий Николь Ренар, из рода Кроненбергов, был знаком с Фридрихом Майзнером, крон-принцем Германии, едва ли не с самого рождения. Поженились они потому, что Фридо, вопреки воле отца, не захотел себе другого мужа, кроме Шона. А Шон... Шон знал, что ему придется выйти замуж - а почему бы не за Фридриха? В конце-концов, он тоже любил его.
Он лежал рядом с ним в постели, не касаясь его, с открытыми глазами, изучая высокий тяжелый балдахин. В комнате было прохладно - отопление дворца было настроено на автоматическую установку оптимальной температуры, а Майзнеру всегда нравилось, если воздух был на несколько градусов холоднее нормы. Шон не возражал. Он почти никогда не возражал Фридриху - хотя бы потому, что тот почти всегда был прав. Прохлада в комнате способствует крепкому сну. Свежий воздух благотворно влияет на цвет лица. Шон почти научился не мерзнуть, особенно, если Фридрих обнимал его и позволял засыпать в своих объятиях. Сам Майзнер спал только отвернувшись - он предпочитал комфорт каким-то формальным нежностям.
Фридо, заворчав, перевернулся во сне на спину, и теперь в неясном голубоватом свете Шон видел его профиль. Мягкий, но вместе с тем мужественный. Фридрих был очень красивым альфой - как и все блют-рояли, высокий, плечистый и статный. Он мог при желании поднять Шона на руки, но Шон просил его этого не делать - ему не нравилось отрываться ногами от пола. Он не чувствовал себя в безопасности, поэтому, к примеру, никогда не плавал в бассейне и не летал на самоуправляемом воздушном скутере, крепящемся к плечам.
Майзнер исполнял каждый его каприз, и Шон иногда выдумывал эти капризы, чтобы ему было приятно доставлять Шону удовольствие. Сам же он пытался отплачивать ему тем же. Только в одном до сих пор он Фридриху отказывал наотрез.
Но ведь, в конце-концов, они были еще слишком молоды, чтобы беспокоиться о том, что у королевской четы нет наследника?
Шон откинул одеяло и свесил ноги на пол. Сквозняк прошел по голым лодыжкам, но принц даже не поморщился. Он встал и снова глянул на Майзнера. Тот во сне был похож на себя лет двенадцать назад. Большой мальчишка, к которому Шон пробирался ночью, чтобы поболтать или просто посидеть под одеялом вместе, если вдруг случалось разбушеваться магнитной грозе. Шон не боялся грозы, но тогда ему просто нравилось сидеть рядом с Фридо. Нравилось, как он брал его за руку и приобнимал.
Теперь же они выверяли каждое свое объятие на публике, а Шон контролировал каждую их близость наедине. Он не смог бы объяснить, почему это делает, даже под пытками.
Путь до окна - короткая перебежка по ледяному полу. Шон раздвинул легкие портьеры и взглянул в небо. Легкий одноместник прочертил белую полосу на графитовом полотне неба. Шон улыбнулся сам себе.
Когда у Фридриха спрашивали - журналисты, друзья или кто угодно другой - счастлив ли он, Майзнер отвечал, не раздумывая "Конечно!", Шон же на тот же вопрос неизменно произносил "А разве можно быть несчастным рядом с таким альфой?"
Иногда ему казалось, что правильного ответа он и сам не знает.
***
- Милый Штефан, и что же - снова не ждать радостных известий? - омега-отец Фридриха, вдовствующий король Гудрун, посмотрел на Шона поверх чашечки с чаем,- неужели я так и умру, не увидев внуков?
Шон отрыл было рот, чтобы ответить, но вмешался Фридо.
- Папа, во-первых, ты еще всех нас переживешь. А во-вторых,- он протянул руку и накрыл своей ладонью ладонь Шона,- я сказал Штефану Оливию, что стоит подождать с наследниками. Ведь нам пока хватает и друг друга, чтобы быть счастливыми. Верно, дорогой?
Шон кивнул, послав ему благодарную улыбку.
2. Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree? R!
Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree?
***
Впервые в жизни ему было стыдно звонить мужу. За все годы их брака Шон был образцовым супругом - он во всем прислушивался к мнению Майзнера, никогда не позволял себе даже мысли о том, чтобы променять его на кого-то другого - пусть даже на одну ночь. Но сегодня...
Хотя, собственно, ничего такого не произошло. Шон прибыл в Новую Голландию без каких бы то ни было трудностей. Поездка в АША, куда сначала они с Фридо должны были отправиться вместе, как королевская чета, была событием второстепенным. Международный Фестивал искусств - вещь, конечно, значимая, но к политике имеющее отношение весьма косвенное. Поэтому, когда стало известно, что Фридриху придется провести несколько встреч на высшем уровне, решено было, что в Новый Амстердам Шон отправится один. Это было довольно обычное дело, и он совершенно не переживал по этому поводу. В отличие, конечно, от Фридриха. Тот с немецкой дотошностью и предусмотрительностью распорядился, чтобы к Шону было приставлено еще несколько охранников из местных агентств. Шон считал такие предосторожности излишними, но с Фридрихом решил не спорить. Он хотел уехать - не только из-за любви к искусству и желанию сменить обстановку. Дело было еще и в том, что в последние несколько недель Майзнер стал немного его утомлять. Нет, конечно, Шон любил мужа, и знал, что тот все делает только для его блага, но бесконечная забота могла и надоесть. Шон был отчасти очень рад, что едет один - по крайней мере, он сможет немного отдохнуть от Фридо, соскучиться по нему, и по возвращению все снова войдет в приятное привычное русло.
Все изменилось, когда на пороге появился этот проклятый гримм.
Шон уже в третий раз набирал номер - не попадал по цифрам, мысленно умоляя себя успокоиться и собраться. Рассказывать Фридо о том, что случилось, было, в сущности, нечего. Разве что Себастьян, встретивший Шона в отеле, мог поведать о его вспышке гнева, когда помощник предложил поменять охранное агентство, не объяснив толком причин. И еще, пожалуй, Шон мог бы рассказать о том, что, успокоившись, решил проверить, уж не носят ли перепады его настроения иной характер, чем просто реакция на усталость и стресс?
Ответ был - нет. Тест из ванной оказался отрицательным. И об этом Фридо тоже было знать не обязательно.
- Шон? - голос Фридриха в трубке - как глоток если не свежего воздуха, то воздуха родного дома - точно. Шону вдруг захотелось вывалить ему все. О том, что едва услышав от Себастьяна имя "Никлас Беркхард", Шон словно получил удар тока. И удар этот вернул ему какую-то глубинную, потаенную до сих пор память. Память поколений. Никлас Беркхард. Шону в тот момент показалось, что он слышал его уже множество раз. Что они были знакомы - не здесь, в иных жизнях, иных обстоятельствах, иных мирах. Что где-то там, за границей этого бытия, их связывало нечто... невероятное. а Себастьян все твердил, что у этого Беркхарда проблемы с головой, и его необходимо уволить. Тогда-то Шон и сорвался.
- Фридо, милый,- произнес Шон почти шепотом.
- Шон, любовь моя,- в голосе мужа зазвенела тревога,- ты в порядке? У тебя такой странный голос...
Конечно, отчего бы ему не быть странным. Ведь нужно было рассказать Фридо о том, что, едва увидев Ника Беркхарда на пороге своего номера, едва встретившись с ним взглядом, Шон почувствовал, как во рту мгновенно все пересохло, а сердце забилось где-то под горлом. Он неловко сглотнул и улыбнулся - ну точь в точь глупая омежка на первом свидании.
Лицо у Беркхарда было симпатичное, но ничем не примечательное. Голубые глаза, встрепанные темные волосы, грубая рыжеватая щетина, но отчего-то Шон вдруг явственно представил, как эти губы целуют его... целуют везде - он даже почти ощутил это кожей, словно прекрасно знал, каково оно, прикосновение этих губ, этих рук.
- Все хорошо, я просто... расстроен,- Шон едва подбирал слова. Он понимал, что должен, наверно, извиниться перед Фридрихом за то, что попросил - не приказал, попросил! - Никласа Беркхарда стать его личным телохранителем вовсе не потому, что тот был героем войны, а потому, что захотел держать его к себе поближе. Смотреть, силясь вспомнить, ухватить, как смутное дежа-вю.
- Расстроен? - переспросил Фридо,- что случилось, любимый?
Нельзя, ни в коем случае нельзя рассказывать о том, как Никлас Беркхард отверг его предложение поужинать. Неловкое, брошенное между прочим, всего лишь реакция на голодный взгляд Гримма на тарелку с печеньем и закусками на столе. Но отказ был болезненным. Он задел за живое и вернул к действительности. И теперь эта действительность на другом конце планеты тревожно вслушивалась в тишину в трубке.
- Я... я подумал на мгновение, что я в положении...- заговорил Шон. Он никогда не врал Фридриху. Никогда,- я сделал тест, но он оказался отрицательным... Наверное, просто стресс.
Еще пару секунд в трубке висела тишина, но потом Шон услышал в тоне Майзнера облегчение, смешанное с легкой досадой.
- Это ничего, Шон. Вернешься из АША, и, если захочешь, мы попробуем все сделать правильно,- ободряюще проговорил он.
- Да,- ответил Шон тихо, глядя прямо перед собой,- я все попробую сделать правильно...
***
Он открыл глаза и сразу встретился взглядом со знакомым балдахином. Неужели все, что случилось, было лишь странным, ярким и очень реалистичным сном? А на самом деле он еще никуда не уезжал из Вены?
Шон медленно повернул голову. На соседней подушке кто-то спал. Не Фридрих - его затылок Шон созерцал столько раз, что даже в полутьме мог отличить его от любого другого. Но тогда кто же? Шон ожидал, что вот-вот его охватит страх - или хотя бы тревога, но ничего подобного не произошло. С ним в постели лежал не Фридрих, но назвать его "чужим" сознание отказывалось.
Шон протянул руку, но, чуть дрогнув, фигура под одеялом отодвинулась от него, словно один кадр кинофильма неудачно наложили на другой. Еще одна попытка дотянуться - теперь Шон был уверен, что должен это сделать, должен дотянуться до незнакомца, заставить его обернуться, во что бы то ни стало, но все было бесполезно.
Шон снова закрыл глаза, зажмурился, стараясь прогнать наваждение, и в этот момент чьи-то сильные руки обняли его сзади. Он инстинктивно прильнул к тому, кто обнимал его, снова осознавая, что это не Фридрих. От Фридриха почти никогда ничем не пахло - на нем не задерживался даже запах одеколона, словно он впитывал в себя все посторонние запахи. От этого же человека пахло так... возбуждающе. Пахло опасностью, яростью и альфийским возбуждением.
Шон понял, что увлажнился почти мгновенно - до течки было еще далеко, но ощущения были такие, словно она в самом разгаре, и нельзя сопротивляться, нельзя отстраниться, невозможно остановиться или хотя бы притормозить.
- Мой принц уже совсем мокрый,- прошептал на ухо низкий знакомый голос. Никлас Беркхард. Шона лапал сейчас Никлас Беркхард, проклятый гримм, смешавший ему все карты. Шон почувствовал, как внутри все сжалось - не от ярости, не от страха - от неописуемого восторга,- хочешь, чтобы я отымел тебя, как сучку, прекрасный принц? Хочешь?
Таких слов Шон никогда прежде не слышал. Да если бы кто-то отважился сказать это даже не ему, а в его присутствии, ему скорее всего вырвали бы язык, но сейчас...
- Да,- выдохнул Шон, вильнул бедрами и услышал, как альфа за его спиной возбужденно рыкнул.
Принц ощутил, как ловкие горячие пальцы прошлись по его пояснице вниз, к ложбинке между ягодиц. Сильная рука перевернула его, заставив грудью упереться в подушки и повыше задрать бедра. Шону хотелось повернуться, хотелось увидеть лицо Беркхарда, хотя бы ради того, чтобы убедиться, что это действительно он. Но тот прижал его к постели так настойчиво, что почти лишил свободы движений. Ладони Беркхарда огладили его ягодицы, сжали их и чуть раздвинули. Шон застыл, зная, что будет дальше и чувствуя, как от одной мысли, от одного предвкушения этого внутри все сжимается.
- Какая мокрая, развратная сучка,- Беркхард и сам едва мог говорить, голос его звучал сдавленно и хрипло. Шон негромко простонал - ожидание затягивалось, и возбуждение становилось невыносимым. - давай-ка мы это исправим.
Он наконец коснулся его губами. Шон дернулся, невольно пытаясь отстраниться - это было слишком приятно, но уже через секунду он осознал, что не прочувствовал пока и половины. Вслед за губами его коснулся горячий влажный язык. Никлас Беркхард вылизывал его так, как никогда не делал Фридо - придерживая за бедра, не давая отстраниться, не давая ни помогать себе, ни мешать, врываясь в самый центр удовольствия. Шону показалось, не прошло и секунды, как он кончил - так бурно, как никогда в жизни.
Никлас Беркхард чуть отстранился, лизнул его между ягодиц еще раз,потом выпрямился и, держа Шона за талию, придвинул к себе.
- Сладкий, сладкий принц,- гримм склонился, прижавшись грудью к его спине. Шон чувствовал, как его твердый, чуть влажный член приживается к нему. Ник двинулся несколько раз, размазывая горячую смазку по коже Шона,- мой сладкий сладкий принц.
И снова на Шона вдруг накатило ощущение, что он слышал уже именно эти слова, произнесенные именно этим голосом и этим тоном. И даже знал, что на них отвечать. Но сейчас ничего подходящего не приходило в голову.
Никлас Беркхард прикусил его за плечо - резкая боль прокатилась вниз по спине, и Шон вскрикнул от неожиданности. Выгнулся, подставляясь - он был сейчас вовсе не принцем, не мужем короля, не уполномоченным представителем своей страны - он был омегой и собирался отдаться своему альфе.
Еще одна секундная пауза длинною в половину вдоха, и Никлас Беркхард одним резким толчком овладел им.
***
Шон проснулся от собственного стона. Резко сел в кровати, оглядываясь. Он в Новом Амстердаме. В гостиничном номере.
На влажных от смазки простынях...
О, боги, какой позор. Шон чувствовал, как колотится его сердце, как сжимается все еще истекающая влагой попка. Проклятье, да он все еще был возбужден так, что едва мог соображать. Сон, который ему приснился, был таким... как, интересно, после него он сможет смотреть новому телохранителю в глаза? Что бы сказал о таких снах его психотерапевт?
Шон откинулся обратно на подушки и прикрыл глаза. Скользнул рукой под одеяло и, выгнувшись, коснулся себя, потом аккуратно запустил внутрь один палец. Необходимая мера, всего лишь первая помощь - неужели он так быстро начал скучать по Фридриху?
Палец скользил по смазке, поддразнивая Шона, и через несколько секунд он добавил еще одни.Картины из сна представали перед ним так четко, так ярко. Он почти ощущал в себе движения языка, а потом то, как в него вбивается большой горячий член... Шон застонал, задвигал рукой сильнее.
Вот только во сне с ним был вовсе не Фридрих. Майзнер никогда не позволял себе так с ним обращаться - грубо, неуважительно. И еще эти слова, как там было?..
Шон застонал, выгибаясь сильнее. Пальцев было непростительно, мучительно мало. Он имел себя ими теперь быстро и резко, не давая меркнущим образам из сна ускользнуть окончательно.
Сучка! Он называл его сучкой, мокрой развратной сучкой.
Шон утопил стон в подушке, проникая в себя все сильнее. Там, во сне с ним был не Майзнер, нет. Это был Никлас Беркхард.
Он услышал в своей голове хриплый сдавленный голос гримма, повторяющий "мой сладкий, сладкий принц", и в следующий миг его накрыло волной разрядки.
3. I let the music speak.
I let the music speak.
Эрик наиграл двумя пальцами легкую быструю мелодию, оторвал руки от клавиш, взмахнул ими, словно хотел разогнать звук по комнате, заставить его отразиться от каждого угла, зазвучать ярче и полнее.
Майзнер скептически взглянул на него поверх сенсорного листка газеты. Едва Штефан уехал, его младший брат принялся, как привязанный, ходить за Фридрихом, но стоило взглянуть на него, глядел в другую сторону, словно совершенно случайно оказался с Майзнером в одной комнате. В гостиной, где Фридрих всегда по утрам пролистывал свежую прессу и отвечал на корреспондецию, как назло, стоял большой черный рояль старой модели. Классический монструозный инструмент, к которому Штефан с завидным упорством, говорящим о недюжинной братской любви, приглашал старого настройщика раз в несколько месяцев. Контора, в которой работал старый герр Шнайдер, обанкротилась бы уже лет десять назад, если бы не королевские заказы. Эрик этот рояль просто обожал. Он говорил, что современные инструменты просто не в состоянии передать всю глубину, все оттенки звука. Штефан с Эриком предпочитал не спорить, и просто приглашал настройщика, а потом слушал, как брат играет.
Впрочем, играл он совсем не плохо. Даже для Майзнера, который от музыки был катастрофически далек, было совершенно понятно - Эрик управляется с музыкой мастерски, даже, можно сказать, гениально. Однако сейчас он, кажется, больше хотел привлечь к себе внимание, чем действительно что-то сыграть.
Заметив на себе взгляд Фридриха, Эрик не стал в этот раз отворачиваться и напускать на себя независимый вид. Он посмотрел на него поверх партитуры и смущенно улыбнулся.
- Я тебе не мешаю, Фридо? - осведомился он так, будто его это и правда интересовало.
Фридрих усмехнулся. Он повел пальцем, перелистывая страницу с финансовыми сводками. Литовское княжество опять просило об очередном кредите в банке Швейцарии - Майзнеру любопытно было, до чего в итоге готовы будут дойти литовские королевские особы, чтобы спасти ситуацию в своей стране - предложат одному из банкиров своих сыновей-омежек? Впрочем, в газете об этом не писали.
- Нет, Лиззи, играй,- отозвался он.
Эрик Элизабет Лилиан это сокращение терпеть не мог. Если его так называл даже Шон, он начинал шипеть и плеваться ядом, как разбуженная змея. Но сейчас Эрик лишь склонил голову к плечу - по-птичьи как-то, но при том с видимым кокетством.
- Тебе ведь совсем не нравится, когда я играю,- напомнил Эрик и снова опустил руки. На фоне желтоватых клавиш его пальцы выглядели белоснежными и очень хрупкими. Руки у Эрика были не меньшим произведением искусства, чем те произведения, что он исполнял, и Майзнер на мгновение залюбовался их нервным едва заметным подрагиванием. Словно Эрик был готов в любой момент снова начать играть, гоняясь за нотами, связывая их в единый стройный ряд.
- Глупости, с чего ты взял? - покачал Майзнер головой. Он двинул рукой, и газетные статьи свернулись. Сенсорный экран заполнила заставка, а затем он погас. Фридрих отложил газету. Если уж Эрику вздумалось поболтать, надежды спокойно почитать можно оставить.- Штефан, конечно, лучше разбирается в музыке, но он разъяснил мне,что ты гений, и теперь я тоже придерживаюсь этого мнения.
Было видно, что Эрика эта фраза задела. Он едва заметно надулся, и пальцы его снова оторвались от клавиш - ну конечно, Фридо, видимо, не заслужил права приобщиться к его искусству. Интересно, что так на него подействовало? Имя брата или безразличие Майзнера? Хотя вообще-то Фридриху было на это наплевать. Эрика он терпел рядом с собой только ради Шона. Тот относился к брату с известной долей теплоты, хотя особо близких отношений между ними не было никогда. Фридрих знал, что Эрик был любимцем Георга Кроненберга, отца обоих принцев, и маленькому Лиззи с младенчества позволялось делать все, что угодно. За старшим же в семье, Шоном, наблюдали всегда очень тщательно. Воспитывали его сдержанным в своих желаниях, одним словом, не давали сделать ни одного самостоятельного шага. Фридрих был почти уверен - Шон перерос все детские обиды на Эрика и на отца, тем более, что он, Майзнер, его муж, старался выполнять все его прихоти - но в глубине души осадок прошлого еще оставался. Майзнер чувствовал это. Он всеми силами старался сделать своего мужа счастливым и спокойным, защитить его ото всех врагов - внутренних и внешних, но время от времени его посещало чувство, что со Штефаном что-то не так, что внутри него живет какая-то странная тягучая тоска. И именно она мешает ему стать по-настоящему счастливым. И дело было вовсе не только в Эрике и не в том, что отец любил младшего сына больше. Иногда Фридриху казалось, что дело в нем. Но когда он напрямую спрашивал у Шона, тот отвечал, что все в порядке, и он вообще не понимает, о чем это толкует Майзнер.
- Штефан не разбирается в музыке,- весомо отозвался Эрик и захлопнул крышку рояля. Медленно и плавно поднялся. Иногда Майзнеру казалось, что Эрик только за роялем становился резким и порывистым. Если музыкальная пьеса была энергичной и быстрой, Эрик следовал за ее ритмом. Но в жизни он все и всегда делал тягуче и плавно.
Фридрих пожал плечами.
- Тебе виднее,- ответил он.
Шон уехал только вчера, а он уже начал по нему скучать. Лежать одному в большой королевской кровати было непривычно. И еще то, что Шон позвонил ему в начале седьмого утра... его голос звучал так странно - так потеряно. Он, конечно, объяснил это отрицательным тестом на беременность, но Майзнер догадывался, что это неправда - детей Шон не хотел категорически, и скорей бы расстроился, если бы тест оказался положительным. В чем на самом деле была проблема, Фридрих допытываться не стал, и себе думать запретил - если Шон захочет, он расскажет. Если не захочет - так тому и быть. Но избавиться так просто от тревоги за любимого, Фридрих не мог.
Эрик очевидно не получил той реакции, которой ждал, и потому снова опустился за рояль, бережно поднял крышку.
- Хотя, чего от тебя ожидать,- сказал он скептически,- вы немцы, совсем не разбираетесь в музыке.
- Бетховен был немцем,- напомнил Фридрих.
- Не люблю Бетховена,- с вызовом бросил Эрик, хотя они оба знали, что это неправда. Он тряхнул головой размял запястья.- ну ладно, так и быть,- резюмировал Эрик так, будто делал Майзнеру огромное одолжение,- я сыграю для тебя.
Когда Эрик играл, он преображался. Капризный, истеричный юный омежка исчезал, и на его месте возникал одухотворенный ангел. Майзнеру сложно было подобрать иное, менее пафосное определение. Эрик играл так, словно хотел своей музыкой проникнуть в каждое сердце тех, кто мог ее услышать. Он всегда играл с полузакрытыми глазами, как во сне. Длинные ресницы дрожали, губы - чуть приоткрыты. Он с трудом мог отвести от Эрика взгляд в такие моменты, и сейчас даже не старался этого сделать. Сейчас, под звуки какой-то незнакомой сонаты, Фридрих почти забыл о своих тревогах, словно каждый звук нашептывал ему в ухо "Не о чем переживать. Штефан просто устал. Штефан и правда расстроился из-за теста. Штефан твой, твой, как ты всегда и мечтал - чего тебе еще?" Майзнер закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Музыка замерла, и Фридрих почувствовал на себе испытующий взгляд Эрика, тот явно ждал какой-то реакции, но у Майзнера просто не нашлось слов.
- Это Шопен? - спросил он наугад.
- Это Ренар,- отозвался Эрик, пряча горделивую улыбку,- Эрик Элизабет Ренар.
Майзнер медленно кивнул. Да этот юноша - просто какая-то бездна талантов, кто бы мог подумать.
- Прекрасно, Лиззи.- совершенно искренне похвалил он,- это было просто прекрасно.
Эрик буквально вспыхнул от похвалы. Улыбка его из дерзкой превратилась в по-настоящему смущенную, Майзнер и не знал, что он так умеет.
- Ты первый, кому я ее сыграл,- голос Эрика отчего-то прозвучал хрипло, и, едва произнеся это, он сорвался с места и быстро переместился к двери из гостиной,- как же я забыл,- затараторил он, уже почти скрываясь за порогом,- у меня еще столько дел. Прости, Фридо. Еще увидимся..
Дверь за ним захлопнулась также резко, как до этого - крышка рояля, и Майзер, пожав плечами, вернулся к своей газете.
И снова здравствуйте))
4. Something’s on
Something’s on
Когда утром наконец появился Себастьян, Шон завтракал, как ни в чем не бывало. Он тщательно замел все следы того, что происходило с ним сразу после пробуждения, и только сделав это, осознал, насколько это глупо. Ведь вполне можно было списать все на тоску по мужу. С Фридрихом они не расставались дольше, чем на день, с самого момента помолвки, и сейчас Шон очень даже мог скучать по нему - причем именно таким образом. Однако он вымылся так тщательно, словно старался смыть с себя возмутительно прекрасный сон, и к тому моменту, как в дверь номера постучали, Шон уже был свеж, полон сил и готов к трудному дню. О Никласе Беркхарде и о том, что им весь день предстояло провести вместе, Шон предпочитал не вспоминать. Стоило, наверно, на всякий случай вогнать себе хотя бы половину дозы блокиратора, но принц решил - все-таки он был человеком, прекрасно воспитанным и отлично выдержанным. Он вполне в состоянии взять себя в руки в случае чего.
Когда наконец явился Себастьян, Шон завтракал. В другой части номера уже убирался горничный-бета, и принц считал, что идеально замаскировал все улики. Право слово, словно он и правда изменил Фридриху! А ведь он всего-то немного приласкал себя на рассвете, но склонность все драматизировать, видимо, была у Шона в крови. Себастьян со своей неизменной огромной папкой появился в номере ровно в назначенное время. Шон приветливо кивнул ему, указал на кофе и круассаны с сыром. Сразу же захотелось спросить, когда же приступит к своим обязанностям Никлас Беркхард - вместе с Гюнтером, конечно - но вместо этого Шон поинтересовался:
- Мою речь уже прислали?
- Да, желаете посмотреть прямо сейчас? - Себастьян принялся копаться в папке, выискивая нужный файл. Вообще, конечно, уже давно изобрели более удобные и менее громоздкие файлохранилища, но Себастьян их презирал. К своей папке он питал какую-то особенную, трепетную любовь, и временами это казалось Шону подозрительным. - Вот. - Он вывел видео над столом Шона, так, чтобы принц мог прочитать подготовленную речь.
Шон несколько секунд изучал текст. Ничего нового - пустые банальности. За него даже все шутки в нужных местах прописали. Принц вздохнул. Ну все правильно - с этими суверенными государствами нужно было держать ухо востро - здесь никогда не было стабильности и порядка, здесь было неспокойно, и любое неловкое слово могло вызвать бурю. Шон прекрасно знал свои обязанности, как и шаблон этой речи. Ну а детали можно было подставить по наитию.
Куда больше его интересовал сейчас Себастьян. Отвлекшись от текста, Шон посмотрел на помощника с вежливой улыбкой.
- Ты звонил сегодня моему мужу? - спросил он напрямик, но очень, очень любезным тоном.
- Да. - не моргнув глазом ответил Себатьян, - Он попросил меня каждый день докладывать, как проходит ваш визит.
- Он одобрил мой выбор телохранителя? - Шон повел пальцами, и страница на экране перевернулась. Завершающая часть речи была не менее скучной, чем начальная. Фестиваль искусств это был или смотр войск - все всегда проходило одинаково. Даже если Никлас Беркхард и был опасным маргиналом, неспособным к службе охранником, едва ли ему представится шанс сильно облажаться. На Фестивале Искусств умереть Шон мог разве что от скуки.
- Где, кстати, Гюнтер и Беркхард? - после секундной паузы добавил Шон,- я думал, они придут вместе с тобой.
Себастьян был, в сущности, неплохим человеком. И с очень похвальным рвением подходил к своим обязанностям, именно поэтому Шон был совершенно уверен - Фридрих знает обо всех подробностях его, Шона, вчерашней вспышки.
- Одобрил, сказал что это отличный пи ар ход для Новой Голландии, - согласился Себастьян, - Я и не подумал вчера, что это действительно разумное решение. Гюнтер сразу за дверями, а Беркхард, он... ушел осматривать территорию, так он сказал. Ему что-то показалось подозрительным.
Шон нахмурился. Беркхард действительно нашел что-то подозрительное? Или принц вчера выставил перед ним себя таким придурком. что теперь находиться рядом с ним даже за деньги, для Беркхарда - тяжелый труд?
Что за нелепые мысли! Шон снова улыбнулся.
- Позови их обоих, будь добр,- попросил он,- я хочу поздороваться с ними и рассказать о наших планах. Расписание у них уже есть, но всегда важно держать связь с теми, кто на тебя работает, верно?
Шон и прежде любил иногда ходить "в народ" - общаться с обслуживающим персоналом или не слишком важными гостями на приемах. Он охотней прочих членов семьей отвечал на вопросы интервью и снимался для журналов. Здесь, в СГА, продавалось множество изданий, в которых его лицо мелькало постоянно, и Шону нравилась такая известность. Так что сейчас желание немного поболтать с охранниками не должно было показаться странным.
Странным могло бы показаться, если бы Шон решил отослать Гюнтера и поговорить с Беркхардом наедине...
- Сейчас будут! - Себастьян напечатал что-то на комм-листе в папке и опять посмотрел на Шона. Улыбнулся, долил себе в кофе сливок и взял круассан.
Шон, скрывая уныние во взоре, посмотрел на Себастьяна. Тот, разумеется, собирался тоже присутствовать на разговоре, неторопливо завтракая. Не то чтобы Дега сильно не нравился Шону. Советник был нервным, излишне исполнительным и совершенно бесполезным типом, но за те годы, что он работал на его семью, принц успел с ним примириться. Лучше всегда иметь поблизости человека, на которого можно скинуть часть своих обязанностей, но сегодня Себастьян вел себя как-то уж слишком раздражающе. Но если выгнать его, он точно истолкует это превратно. Шон вздохнул.
- Себастьян, мне понадобится еще кое-какая помощь,- заговорил он,- как позавтракаешь, сходи, пожалуйста, к начальнику группы охраны, распорядись, чтобы они дважды осмотрели периметр. А еще убедись, пожалуйста, что мне подадут белую машину, а не черную. И еще уточни насчет обеда - передай в ресторан, который отвечает за банкет, что у меня нет настроения сегодня есть морепродукты, чтобы ни одной креветочки не было на столах, ясно? - он глотнул кофе,размышляя, не перегнул ли с золушкиными заданиями, но для верности решил добавить еще одно,- и мой костюм. Я знаю, мы выбрали его еще месяц назад, но мне не нравится булавка к галстуку. Поищи, пожалуйста, новую. Я полностью доверяю твоему вкусу. И поторопись, а я пока тут сам управлюсь.
Себатьян кивнул и стал есть быстрее. К моменту, когда пришли Гюнтер и Беркхард, он так расстарался, что запихнул половину круасана в рот, и старался побыстрее прожевать.
Шон на Себастьяна больше не смотрел. Самый верный способ занять внимание желтокенора - это заставить его думать. что выполняемая им обязанность - самая важная в мире. Даже если она заключается в такой глупости, как выбрать булавку для галстука и поменять цвет машины.
Оба телохранителя возникли перед ними, и Гюнтер - гримм, служивший личным телохранителем Фридриха уже несколько лет - принялся рассказывать Шону на немецком о том, через какие эвакуационные выходы можно будет спуститься в убежище, в случае чего, а еще какой код отвечает за какие нештатные ситуации. Кивая в нужных местах, Шон перевел взгляд на Беркхарда. Тот сперва едва заметно ухмылялся, но теперь посерьезнел и, кажется, о чем-то задумался.
- Спасибо, Гюнтер,- остановил поток немецких слов Шон,- ты проделал хорошую работу. Подожди, пожалуйста, за дверью - я хочу дать мистеру Беркхарду кое-какие распоряжения. Он ведь еще не работал со мной, понимаешь?
Шон специально говорил по-английски. чтобы Никлас не чувствовал себя неуютно, решив, что от него что-то скрывают.
Это был рискованный ход - можно же было дождаться хотя бы, пока Себастьян выйдет из комнаты, но то, как он, хоть и ускоренно, но совершенно бесконечно поглощает круассаны, начало не на шутку злить Шона. И сейчас в его сторону, когда желтокенор следом за Гюнтером покидал номер, принц даже не взглянул.
Он повернулся к Беркхарду. Тот все еще выглядел настороженным и напряженным. Шон с трудом отогнал от себя образ того, как поднимается с дивана, подходит к гримму сзади, опускает руки ему на плечи и, начав мягко массировать их, шепчет в ухо какой-нибудь нежный вздор, лишь бы разгладить складочку между бровей, лишь бы заставить мельком улыбнуться.
- Позавтракайте со мной? - Шон, конечно, понимал, что во-первых шел по исхоженной вчера тропе, а во-вторых Беркхард наверняка уже позавтракал, да и не кофе пить он сюда пришел. Но этого требовала вежливость - есть даже на глазах у подчиненных было совершенно неприлично. А во-вторых, Шону и правда хотелось этой простой, но изящной неформальности. Чтобы Никлас перестал стоять перед ним, как ученик, отвечающий урок, которого толком не знает,- печений сегодня нет, но круассаны тоже вкусные,- он улыбнулся, не уверенный, смешной, просто даже уместной ли вышла шутка.
Никлас явно смутился.
- Вы простите, что я так невежливо вчера на него смотрел. Просто правда не поели, а оно выглядело офигенно... аппетитно.
Он сел на предложенный стул и поправил кобуру. Шон едва не предложил ему снять куртку - завтракать в ней было совершенно неудобно. Сам он сейчас предстал перед публикой, конечно, в довольно официальном, но совершенно неформальном виде - рубашка, простые брюки, ничего лишнего. По утрам Шон обычно вообще предпочитал носить на себе как можно меньше одежды. Дома, в Вене, у него была целая коллекция халатов, которые он надевал прямо на голое тело, заставляя Майзнера мечтать о том, что находится под тканью. Но не выходить же и сегодня в халате? Никласу же сейчас было, должно быть, очень неудобно в своей форме с кивларом. Под этим предлогом вполне можно было заставить его снять хотя бы куртку. Под ней, скорей всего, была форменная футболка, сквозь которую можно было бы рассмотреть линию плеч, очертания груди...
Шон моргнул и поспешил вежливо улыбнуться. Беркхард тем временем сказал что-то про смокинг, Шон уловил только последнюю фразу:
- Короче у меня нету смокинга, мистер Кроненберг.
"Мистер Кроненберг" звучало как-то очень по-новоголландски, но от того не менее глупо.
- За что вы извиняетесь? То печенье правда было вкусным,- он сам налил Никласу кофе и протянул чашечку,- смокинг вам непременно подберут, я распоряжусь, только скажите потом Себастьяну ваш размер. А еще...- он знал, что сейчас собирается перейти черту, от которой можно было ступить в двух направлениях - напомнить Беркхарду, что перед ним все-таки принц, и велеть называть себя "Ваше Высочество", или...
- Моя фамилия Ренар,- сказал Шон просто,- а Кроненберг - это родовое имя. Я им пользуюсь только на официальных приемах, а наш с вами прием не то чтобы очень официальный. Угощайтесь,- подбодрил он Никласа, кивнув на еду.
Беркхард взял круассан, но как-то неохотно, словно делал Шону тем большое одолжение.
- Ладно, мистер Ренар,- ответил он,- спасибо за смокинг.
Разговор как-то не клеился. Шон снова молча отпил из чашечки, стараясь растянуть момент контакта - но кофе не мог совсем уж не кончаться.
Он поднял глаза на Беркхарда, и неожиданно заметил, что взгляд его изменился. Тот теперь смотрел на Шона в упор, почти не моргая, как хищник смотрит на добычу - еще секунда, и кинется. Шон открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело, но Никлас, не сводя с него гипнотизирующих голубых глаз, отставил чашку с кофе. Делая это, он пригнулся, как припадают к земле звери. Еще мгновение, и гримм рывком перевернул разделявший их кофейный столик. Черный кофе разлился по белоснежному ковру, во все стороны разлетелись масло, круассаны и столовое серебро. Шон отмечал все это краем глаза, не сводя взгляда с Беркхарда. Его движение было мгновенным, но для Шона оно выглядело, как в замедленной съемке, он видел, как двигается каждый его мускул, каждая складка ткани. И в тот момент, когда Беркхард завалил его на диван, принц даже успел подумать, что, должно быть, все-таки потек и спровоцировал альфу. Нужно было сделать укол...
Нет! Нет, не нужно было. Тело с восторгом ответило на неожиданную грубость, и когда Никлас рывком перевернул Шона на живот, он выгнул спину, подставляясь, почти инстинктивно. Именно так омега реагирует на желанную агрессию. Теперь Шон молился только о том, чтобы они были в слепой зоне камер наблюдения, и в самый неожиданный момент не вошел Себастьян или Гюнтер.
Шон услышал, как голос гримм, только что холодно произносивший это бездушное "Ладно, мистер Ренар", шепчет ему хрипло и страстно "мокрая развратная сучка".
Когда Никлас сорвал с него рубашку и впился зубами в плечо, совсем рядом с шеей, Шону пришлось прикусить руку, чтобы не застонать в голос. Руки Беркхарда были именно такими, какими он помнил их из сна - сильными, горячими и очень умелыми. Он справился с его брюками за считанные мгновения. Спустил их рывком вместе с бельем, обнажая попку. Шон едва успел с шумом втянуть в себя воздух, как твердый член альфы ворвался в него, как и во сне - одним резким толчком. Принц все-таки застонал, едва слышно, топя звук в диванной подушке, но ощущение заполненности было так прекрасно, так непередаваемо правильно, что он с трудом мог дышать. Все мысли, все ощущения отошли на задний план. В мире не существовало больше ни Фестиваля искусств, ни Себастьяна, ни Фридриха, все исчезло в это короткое мгновение между тем, как Никлас Беркхард овладел им, и тем, как он начал стремительно двигаться, долбить Шона так, как не делал никто и никогда. Всего секунда замешательства, и Шон, двинувшись навстречу этому ритму, начал подмахивать, умело и точно.
- Мой развратный омежка,- хрипло выдохнул Беркхард ему в ухо,- мой течный грязный малыш.
Шону хотелось кричать в голос "Да! Да! Сильнее!"
Сквозь алое марево возбуждения до него доносились какие-то обрывки фраз, словно где-то в соседней комнате работал приемник.
- ...приехало омег...- пауза, помехи. Член Беркхарда почти полностью покинул его тело, но лишь затем, чтобы рывком ворваться обратно,- ...зыку там, картины, я имею в виду...
Шон вздрогнул, словно очнулся. Никлас Беркхард сидел перед ним рядом с совершенно целым кофейным столиком и цедил свой кофе, рассуждая о чем-то. Кажется, принц только что полностью выпал из реальности. Наваждение, сущее наваждение. Такого прежде с ним никогда не случалось. Боги, как неловко вышло... Он не только чуть не начал течь прямо при своем новом охраннике, фантазируя о нем, он еще и не расслышал его последнюю фразу. Это уж точно не вписывалось ни в какие кодексы хороших манер. А казаться сволочью. которой совершенно не интересно слушать то, что несет всякая чернь, Шону совершенно не хотелось. Поэтому он принял самое демократичное решение из возможных.
- Простите, мистер Беркхард, я сегодня такой рассеянный,- он улыбнулся немного смущенно,- я не расслышал, что вы сказали?
- Я сказал, что много омег здесь. Видел даже Российского омега царя Анастасия, - повторил Ник. Его лицо было самым обычным - ни следа возбуждения. Если Шон даже и начал пахнуть как-то по-особенному, гримм наверняка сделал блокирующий укол. Это техника безопасности, стандартная процедура. Шон поспешил собраться и вникнуть в суть того, что он сказал.
Царя Анастасия, родного брата-омегу Фридриха, Шон терпеть не мог. Тот был моложе его почти на десять лет, и уже обзавелся потомством. Вдовствующий король Гудрун постоянно поминал его имя в неудобных разговорах о продолжении рода Майзнеров-Кроненбергов. С чего сейчас Беркхарду вздумалось поговорить о нем? Впрочем, справиться с собой это помогло. Шон нахмурился.
- Почему же "даже"? - спросил он сдержанно,- Нэнси ездит на все приемы, которые проводятся в мире, лишь бы не видеться со своим медвежьим царем,- вышло слишком раздраженно и совершенно не вежливо. Кроме того, Шон внезапно даже для самого себя повел себя как заправский сплетник, а это в обществе охранника, которого он позвал позавтракать с ним, тоже вопреки протоколу, было совершенно недопустимо. Но извиняться еще и за это было бы еще хуже,- Себастьян сказал, вы осматривали гостиницу сегодня утром? - решил сменить тему Шон,- зачем? Вас что-то тревожит?
Ник посмотрел на него - самую малость удивленно, а потом хохотнул:
- Искал за кадками, не прокрался ли сюда медвежий царь, - он постарался сдержать смех, но не вышло и он засмеялся в голос. Было видно, что он пытается справиться с собой, но ничего у него не выходит, - Не прячется ли... - простонал он, - за кадкой!
Смеялся Беркхард заразительно до невозможности. Шон сперва лишь сдержанно улыбнулся, потом ухмыльнулся, но когда Никлас в третий раз, давясь смехом, повторил "притаился... за кадкой", принц тоже не выдержал.
Он не помнил, когда смеялся так легко и искренне в последний раз. В приличном обществе смеяться вообще было не принято, а если уж избежать этого было нельзя, то полагалось прикрывать рот ладонью и издавать как можно меньше звуков. Шон же сейчас смеялся почти также громко, как Беркхард, и чувствовал, что никак не может остановиться.
Наконец фонтан смеха иссяк.
- Простите, мистер Ренар. - выговорил Беркхард, утирая глаза рукой,- Просто вы так про этого Анастасия сказали... - он опять засмеялся, но теперь уже смог себя остановить, - Смешно вышло...
Шон тоже успокоился, хоть и с трудом.
- Это вы меня простите,- сказал он,- я высказался очень неуважительно о бедняге Нэнси. Но он и правда каждого праздника главный заводила. Сегодня - я уверен - будет на приеме развлекаться в лучших традициях развязной светской жизни,- он выдохнул и снова пристально посмотрел на Никласа,- и все же. Вас что-то обеспокоило? Вы так толком и не ответили.
- Да он с ребенком малым, какая тут развязная жизнь, - пробурчал Никлас. Видимо, Нэнси притащил на конференцию одного из своих отпрысков - догадался Шон. Скорее всего, младшего и единственного альфу в выводке - царевича Дмитрия. Бедный малыш был любимой игрушкой Анастасия, кроме того - наследником, и вынужден был ездить на все мало-мальски важные мероприятия.
- Я не обеспокоен. Я просто делаю свою работу, - продолжал, меж тем, Никлас, - Мне платят за то, чтобы я всегда был начеку.
Но Шона пока не отпускал образ юного царевича. Его фотографии и видео отчеты о каждом этапе его жизни Гудрун демонстрировал Шону при каждом удобном случае, повторяя что-нибудь вроде "правда, прекрасно, милый Штефан. Жаль, что нам нечего прислать им в ответ..."
- Думаете, он сам воспитывает этого ребенка? - снова не сдержавшись, фыркнул Шон,- у него нянек больше, чем у меня охранников, а мой муж очень одержим моей безопасностью, знаете ли.
Упоминание Фридриха немного отрезвило Шона, словно, сказав про него, он вдруг увидел себя самого со стороны. Тоже мне, демократичный правитель. Болтает с охранником, про которого накануне увидел эротический сон, предлагает ему круассаны с кофе, фантазирует о нем и сплетничает о тех, кто ему не нравится. Вот, наверно, после работы Никлас Беркхард посмеется над ним! С наслаждением, со смаком расскажет, какой принц Штефан на самом деле стервец и сплетник. Расскажет коллегам.. .или своему омеге...
От этой мысли отчего-то стало обидно. Шон поспешил нацепить на лицо непроницаемую маску спокойствия.
- Это хорошо. Ваша работа - залог моего спокойствия,- проговорил он официально,- смокинг вам дадут, будьте готовы к полудню - прием начинается в час, но нам придется еще пройти пресс-конференцию.
- Ладно. - Никлас поднялся со стула.- До встречи.
Шону стало неловко от того, как резко он поменял тон. Должно быть, со стороны это и вправду выглядело странно. Все же хорошо, что Гриммы не умеют читать мыслей, как о них раньше говорили, но Шон себя вел сейчас и правда очень непоследовательно и даже грубо. Он поднялся с дивана извиняющимся взглядом посмотрел на Никласа.
- Простите мне мою резкость,- сказал он примирительно, и тут же добавил, чтобы расставить все точки над и, убедить в этом и себя, и Беркхарда,- я никогда прежде не расставался так надолго с моим мужем. Разлука на меня странно действует.
Беркхард сдержанно кивнул и, развернувшись, вышел из номера. Шон медленно опустился обратно на диван. Хотелось немедленно принять душ. Или для успокоения совести позвонить Фридриху и заняться с ним сексом по телефону. Они раньше никогда так не делали, но вряд ли муж будет против. Если, конечно, он не на официальном приеме с кем-то из послов. В Вене сейчас около пяти часов вечера - самое время для деловых обедов и интервью. Шон откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Он почти видел перед собой Фридриха. Вот он стоит перед зеркалом, завязывая галстук. Шон видит его лицо в отражении - Фридрих хмурится. Узлы на галстуках никогда ему не давались.
- Тебе помочь, милый? - мягко произносит Шон, чувствуя, что совершенно не хочет вставать и подходить к мужу. Ему достаточно смотреть с расстояния. Внимательно, подмечая каждый жест, каждое изменение в выражении лица. Но не касаться. Пока - нет.
- Когда омега завязывает альфе галстук, это действие куда более интимное, чем когда он с него этот галстук снимает,- отвечает Фридрих, не поворачиваясь,- ты уверен, что хочешь ступить на эту зыбкую почву?
Шон сдержанно смеется. Не так, как с Никласом Беркхардом - негромко, прикрыв рот ладонью, и видит в отражении снисходительную улыбку Майзнера.
Шон открыл глаза и посмотрел на лежавший на столике рядом с диваном телефон. Может, все-таки позвонить? Он протянул руку и взял телефон в руку, покрутил его, снова глянул на часы. Начало двенадцатого. В Вене - начало шестого. Там, за длинным столом в очередном конференц-зале Фридрих наверняка сейчас сидит, по привычке крутя в руках серебряный стиллус, не сводя внимательный взор с собравшихся. Интересно, думает ли он о нем, Шоне. Наверняка, ведь для него эта разлука тоже в новинку, а он всегда был тем, кто в их паре отдавал больше, чем получал.
Нужно позвонить, Фридрих будет рад. Шон почти слышал тепло в его голосе, улыбку в его тоне, когда он произнесет "У меня все в порядке, а как ты, любовь моя?"
Телефон в его руках зазвонил, и Шон вздрогнул от неожиданности. Себастьян. Принц вздохнул. Глупости, ну какие же глупости лезут ему в голову... Всего сутки вдали от мужа, и уже сам не свой. Шон нажал кнопку приема вызова. Нужно взять себя в руки.
- Ваше Высочество, машина готова,- заговорил Себастьян,- я распорядился насчет морепродуктов и поговорил с Гриффином, начальником охранной группы. У вас все в порядке?
Шон окинул взглядом пустой номер.
- Да
@темы: Grimm
-
-
25.11.2013 в 20:56Вдовствующий король Гудрун - это прекрасно
Нравиццо-нравиццо, да-да-да!!!
-
-
25.11.2013 в 20:59-
-
25.11.2013 в 22:40-
-
25.11.2013 в 22:43-
-
25.11.2013 в 22:43-
-
25.11.2013 в 22:44-
-
25.11.2013 в 22:47-
-
25.11.2013 в 22:47Не переключайтесь)
-
-
25.11.2013 в 22:48-
-
25.11.2013 в 22:50И все еще жду продолжения Танго втроем)
-
-
25.11.2013 в 22:52-
-
25.11.2013 в 22:53-
-
25.11.2013 в 23:08Кстати, спешу анонсировать, что в этой реальности принц Эрик Элизабет Лилиан Кроненбург выглядит вот так:
-
-
25.11.2013 в 23:09Шаурма, шашлык, в расход?
-
-
25.11.2013 в 23:09-
-
25.11.2013 в 23:10-
-
25.11.2013 в 23:12-
-
25.11.2013 в 23:16-
-
25.11.2013 в 23:16-
-
25.11.2013 в 23:25Тем более, что он такой прекрасный!))
-
-
25.11.2013 в 23:27-
-
25.11.2013 в 23:27-
-
25.11.2013 в 23:29-
-
25.11.2013 в 23:31-
-
25.11.2013 в 23:40Ну если ты хочешь, чтобы Канарейка страдала в одиночестве, хорошо, будет и в Омеговерсе страдать. По омеге Шону, осознавая собственную инаковость и полное отсутствие шансов
-
-
25.11.2013 в 23:44-
-
25.11.2013 в 23:47-
-
25.11.2013 в 23:48-
-
25.11.2013 в 23:50Он ничего в своей жизни плохого не сделал, разве что слишком любил Оливия Николя... А ему уже лося и ни мизинцем больше. Ах!
-
-
25.11.2013 в 23:51