[Wotton]

ODD SAVE THE ΩKING

GRIMM AU, Omegaverse,
Рейтинг R.

1. Almost happy
2. Sweet dreams are made of this. Who am I to disagree? R!
3. I let the music speak.
4. Something’s on
5. Frühling in Paris
6. Now I see
6. It happens
7. After the storm
8. There and back again
9. The unexpected hatred

10. Brotherly bonds

Перед торжественным ужином в честь гримма-героя, Шон волновался так, словно был дебютантом на своем первом балу. Да и в тот раз он, кажется, не так себя чувствовал. Тогда, много лет назад, он по крайней мере точно знал, кто он такой, что должен делать, как и с кем себя вести. А в этот раз все было наперекосяк...
С тех пор, как он вернулся домой, Шон с каждым часом все сильнее ощущал, что находится вовсе не там, и вовсе не с тем, с кем хочет находиться. Двенадцать лет рядом с Фридрихом сейчас казались временем, прожитым, если не зря, то по меньшей мере чрезвычайно неправильно, словно каждым словом, каждым вздохом и действием он совершал большую ошибку. Со стороны могло показаться, что именно для этого Штефан был рожден - быть королем, мужем короля, отцом королей. Но на деле выходила какая-то ерунда. И сейчас это тяготило Шона.
Он в последний раз взглянул на себя в зеркало. Сегодня же вечером Никлас Беркхард уедет. Или завтра утром - неважно. Уедет и навсегда покинет его неправильную жизнь...
Волосы уже были уложены идеально. Шон одернул лацканы, поправил булавку в шейном платке и улыбнулся сам себе в зеркале. Вышло бледновато.
- Играйте вашу роль, Ваше Высочество,- сказал он сам себе патетично.
- Но актер из тебя всегда был посредственный, - услышал он насмешливый голос брата. Эрик остановился в дверях и с полуулыбкой рассматривал Штефана. - И что тебя так тревожит, Фанни? - он отлепился от дверного косяка и подплыл, иначе его походку было не назвать, к Шону. - Все еще переживаешь из-за... - он не нашел в себе сил договорить, или же не знал, как окрестить тот ужас, который довелось пережить его брату.
Шон поморщился. В последнее время его близкие перебрали все разнообразие сокращений его имени, и Эрик, разумеется, остановился на самом абсурдном, и именно поэтому столь любимом им. На том, который иногда использовал отец, если был в исключительно хорошем настроении.
Тонкие музыкальные руки брата взлетели вверх, поправили платок и перекололи булавку.
- Ну вот... идеально теперь.
Сам Эрик всегда одевался безупречно. Казалось, разбуди его посреди ночи, он все равно будет выглядеть так, будто только что с модного показа. Вот и сегодня на нем было серый, приталенный костюм, рубашка на несколько тонов светлее, и шейный платок цвета пепла розы, заколотый жемчужной булавкой.
- Меня ничего не тревожит, Лиззи,- решил не оставаться в долгу Шон,- я жив, здоров, и я дома. О чем же мне тревожиться?
У них с Эриком никогда не было особенно близких отношений. Шон исполнял обязанности старшего брата-омеги - иногда говорил с Эриком по душам, одобрял его увлечения музыкой, рассказал ему, когда потребовалось, что такое, быть омегой и как с этим справляться. Но искренне любить его у Штефана не очень получалось. Возможно, из-за того, что из-за Эрика у него не стало омега-отца. Возможно, потому что альфа-отец всегда любил и поощрял Эрика больше, чем его. Возможно, из-за того, что Эрик был частью той картины, на которой Шон обнаружил себя лишним мазком.
- Ты сегодня очень красивый,- заметил он светским тоном,- сыграешь гостям что-нибудь из своего?
- Тревожит. - Эрик отступил от него на шаг, и улыбнулся. Вежливый выпад Шона он решил проигнорировать,- Никогда в хорошем настроении ты не опускаешься до таких низких методов, как "Лиззи". - он вздохнул. Театрально. Драматично. Гротескно. В этом был весь он. Наигранность и напускная драма скрывали его истинные чувства, и никто никогда не мог знать - что по-настоящему задевает Элизабета Ренара, а что нет. Теряясь в догадках, решали, что, верно, ничего его не трогает.
- Видишь, я знаю тебя лучше, чем ты меня, Фанни... Иногда мне кажется, даже лучше, чем ты знаешь сам себя.
- Довольно громкое заявление от того, кто сам-то иногда о себе ничего не знает,- пожал плечами Шон. Он не знал, на что намекает Эрик, но мысленно начал воспроизводить все, что произошло за последние два дня - о чем брат мог сейчас рассуждать? Неужели он каким-то образом узнал, что творится у него на сердце и в голове? Принц поспешил отогнать эту мысль - ерунда! Вчера он то же самое думал о Фридрихе, но тот, кажется, ни о чем не догадывался. А уж он-то Шона знал лучше, чем кто бы то ни было.
- В любом случае, я не понимаю о чем ты, дорогой,- заметил Шон, вежливо улыбнувшись брату.
- Никаких тайных смыслов. - Эрик взмахнул рукой, - Просто я вижу, что тебя что-то тревожит. Но, к сожалению, моя персона отцеубийцы вновь не подходит на роль собеседника! - все было сказано так легко, так насмешливо, что заподозрить брата в серьезном сожалении было невозможно. - Оставлю тебя, мой милый Фанни. Встретимся на ужине.
И Элизабет исчез так же незаметно, как и появился. Будто бы продал душу призракам, за умение воплощаться из тени и в ней же растворяться.
Шону стало стыдно. О смерти их отца они заговаривали редко, и, само собой, Эрика в ней никто не обвинял - так сложились обстоятельства, врачи ничего не смогли сделать, и решение спасать ребенка, а не себя, было принято самим Стефаном. Кроме того, Шону было в то время всего пять лет, он отца толком не помнил. Но еще реже, чем завести разговор о Стефане, ему приходило в голову, как, наверно, тяжело об этом думать самому Эрику. Едва родившись, он уже стал убийцей, а в сущности ведь тоже потерял отца,также, как и Шон.
Догонять его, однако, было уже поздно, да и собственных проблем у Шона было хоть отбавляй. В коридоре перед залом приемов его встретил Фридрих, и они вошли, взявшись за руки. Не под руку, как было принято, а именно рука в руке - Фридрих всегда настаивал на этом немного театральном жесте, и Шон никогда с ним не спорил - образ прекрасной любви очень способствовал повышению их рейтингов. Сейчас же, сжимая его ладонь, Шон вдруг заметил, какая она холодная и твердая.
Он помнил руку Беркхарда, то, как вцепился в нее, и как спокойно было, когда он сжимал его пальцы. Шон ничего не мог вспомнить о том, какой она была на ощупь, его рука, была ли она мозолистой от оружия или мягкой, как у омеги или принца. Но он твердо знал - то рукопожатие было куда приятней этого. Но, входя в зал, Шон улыбался - и мужу, и гостям. Он пытался высмотреть среди собравшихся Беркхарда, и когда наконец нашел его, послал ему улыбку. Неуверенный, впрочем, что тот ее увидел.
Все званные вечера во дворце Кроненбергов-Майзнеров всегда проходили по одному и тому же сценарию. Это были негласные правила, которые не менялись, кажется, уже несколько веков. И меню, и положение гостей за столом, и даже темы разговоров, все оставалось прежним. Годы прогресса, казалось, не наложили на резиденцию никакого отпечатка. Само здание было построено семь столетий назад, и с тех пор внешне почти не изменилось. Гобелены, ковры на полах, картины в тяжелых рамах, резная мебель выглядели в точности как в тот год, когда король Австрийский Иосиф впервые вошел в парадные двери и ввел в них своего супруга - короля Элизабета. Их парадные портреты висели в галерее, ведущей от западной террасы к залу приемов, вместе с изображениями других венценосных предков, и часто, проходя мимо них, Шон чувствовал, как их написанные маслом глаза следят за ним. Последним в этом ряду были портреты Георга и Стефана, его родителей, и мимо них Шон всегда проходил особенно стремительно, стараясь не задерживать взгляд ни на мягких чертах смуглого лица омега-отца, ни на суровых сведенных бровях альфы. Место для его собственного портрета было пока свободно. Отец много раз настаивал на том, чтобы пригласить художника и написать его - вместе с Фридрихом, конечно. Но до сих пор Штефан отказывался, сам не зная причину тому. Теперь же все начинало становиться понятно. Он, кажется, все это время считал, что там, на стене, между предков, увенчанных короной, ему не место.
Для торжественного ужина - не важно, был ли это прием в честь Зимнего Солнцестояния, дня рождения младшего принца или как сегодня, чествования героя, этикет оставался неизменным. До того, как король или крон-принц не займет свое место за столом, приглашенные не садились тоже. Георга на сегодняшнем приеме не было - он отбыл в Испанию. Как догадывался Шон, речь шла о том, чтобы выдать Эрика замуж за тамошнего наследника. Однако испанский омега-король погиб в Кайзер-торен,и теперь ситуация могла заметно усложниться. Кроме того, насколько Шону было известно, принц Родриго бесил Эрика так, что он и в одной комнате-то с ним находиться не мог, не то что ложиться с ним в одну постель.
Застольные разговоры тоже были делом традиционным. На раутах не положено было обсуждать важные темы. Только нечто нейтральное и приятное. Искусство, семейные дела, моду - но никогда политику и экономику. Разговор мог начаться со слов "А что вы думаете о конфликте в Сербии?" "Как вы полагаете, князь Литовский выберется из своей экономической ямы?" - но неизменно подобные беседы сводились к чему-то малозначительному. Гости могли обсуждать, за кого замуж выйдет княжий сын Агнесс, но никогда - размер кредита его страны.
Обычно Шон в таких спектаклях чувствовал себя, как рыба в воде. Он точно знал, как ответить на ту или иную колкость. Знал, как поддержать беседу или вовремя ее прекратить. Знал, как быть очаровательным и добиваться доверия. Но сегодня он был рассеянным и отрешенным. Фридо несколько раз шепотом спросил у него, все ли в порядке. Шон с вежливой улыбкой отвечал, что просто все еще немного не в себе.
Это была правда, и, глядя на Никласа Беркхарда, уныло ковыряющего вилкой очередное блюдо, принц понимал, что отныне возвращение "в себя" будет куда более сложным и долгим путешествием, чем раньше. Без Беркхарда этого "себя" больше не было. Шон остался живой, говорящей, движущейся оболочкой. Он все еще был похож на себя прежнего, но настоящий Шон Ренар остался, кажется, там, во сне, где Никлас Беркхард ласкал его и шептал развратные прозвища на ухо. Там, где за границей этого мира, он видел отражение себя и Беркхарда вместе.
Он улетит сегодня - напоминал себе Шон, отвечая на очередной взволнованный вопрос Фридриха, хотя на самом деле ему хотелось послать его ко всем чертям.
Майзнер накрыл его ладонь своей рукой, и Шон вздрогнул от неожиданности.
- Любовь моя, если тебе нехорошо, может, тебе стоит прилечь? - так, чтобы его никто не услышал, спросил Фридо. Шон улыбнулся.
- Это торжественный прием. Я обязан просидеть до конца,- ответил он,- ты же без меня не справишься, милый.
- Это правда,- улыбнулся в ответ Майзнер, явно не успокоенный, но готовый принять правила новой игры.
Никлас Беркхард осушил очередной бокал вина и послал Шону быстрый мимолетный взгляд через стол, от которого у принца на мгновение перехватило дыхание. Он почти увидел, как поднимается со стула одновременно с Беркхардом. Как оба они, обходя стол со своих сторон, не сводят друг с друга глаз. Как за миг до того, как оказаться в объятиях Беркхарда, Шон шепчет "Я твой. Забери меня."
- Что вы думаете о ситуации в Новой Голландии теперь, Ваше Высочество? - услышал Шон трескучий голос герцога Белберри, министра иностранных дел, сидящего по правую руку от него.
- Она заметно усложнилась,- ответил Шон автоматически и отвел глаза. Вопрос был возмутительно неподходящим для такого мероприятия, но ответ Шона - совершенно недопустимым. Ему следовало бы сказать что-то вроде "Теперь едва ли фестивали искусств будут проводиться в такой далекой от него стране", но Шон этого не сделал. С того момента, как состоялся их разговор с Ником в самолете - о том, кто на самом деле был ответственен за теракт, Штефан несколько раз порывался поговорить об этом Фридрихом. Все же сейчас было самое удачное время, чтобы налаживать отношения с Новой Голландией и расширять свое влияние на восток, за океан. Но в конечном итоге Шон пришел к выводу, что именно с Фридрихом говорить об этом совершенно не хочет. Да, тема была важной и требовала незамедлительных действий, но Шон принял решение подождать, пока Георг вернется из Испании, и уже с ним обсудить это. В конце-концов, Штефан был принцем Австрии, и радеть должен был за интересы своей страны. По крайней мере, именно так он объяснил себе, почему не хочет посвящать в это дело Майзнера.
Министр удивленно воззрился на него, явно не готовый правильно отреагировать на подобную грубость, но Шон, вежливо улыбнувшись ему, поспешил отвернуться.
Сделал он это как раз вовремя, чтобы заметить, что Эрик встал из-за стола и отправился куда-то, стараясь сделать это незаметно. Брат ретировался за несколько минут до того, как по сценарию вечера его должны были попросить сыграть. Это было странно - Эрик отличался тщеславием, и никогда не упускал возможности сесть за рояль. Неужели разговор с братом его так расстроил?
Шон тихо извинился перед Фридо и герцогом, встал и быстро вышел из зала.
Эрика он догнал в той самой галерее с портретами. Брат, видимо, направлялся на террасу, но замедлил шаги именно у портрета Стефана. Шон несколько мгновений медлил - стоит ли отрывать брата. Он иногда замечал, что в отличие от него, Эрик проводил перед изображением отца довольно много времени, если думал, что за ним никто не наблюдает. Шону иногда хотелось залезть к нему в голову, чтобы понять, что там творится в этот момент. Но сегодня Эрик не задержался у портрета, а быстро зашагал дальше. Шон поспешил нагнать его.
- Эли, ты ушел. Что случилось? - спросил он с искренней мягкостью и участием в голосе, когда Эрик остановился.
- У меня нет настроения играть... - резко бросил он, нервно качнув головой, - А у тех, ради кого я бы мог пойти на жертвы, нет настроения слушать! - вторая фраза была сказана уже в более привычной Шону манере - насмешливо ироничной.
Несколько секунд Эрик молчал, а потом добавил.
- Я видел, как ты на него смотришь. Я все понял.
Шон не успел отреагировать на первую часть его фразы - спросить также иронично, не начинается ли у дорогого брата течка, раз он такой нервный сегодня - как до него дошел смысл второй ее части.
- Понял? - переспросил он, чувствуя, как все внутри у него похолодело,- на кого я смотрю?
- Никлас Беркхард. - Эли повернулся к нему и смотрел теперь прямо в глаза. Его взгляд был острым, цепким и более чем проницательным. Это был взгляд короля, а не истеричного омежки-принца, каким Штефан привык считать своего брата. - Только умоляю, не говори что я ошибаюсь. Не трать время.
Шон открыл было рот, чтобы начать возражать, но тут же закрыл его. Эрик был прав - это было бы бесполезной тратой времени.
- Не рассказывай никому,- Шон опустил глаза и вздохнул. Он вдруг почувствовал себя очень усталым, словно только что принял все те лекарства, что впихнули в него после спасения. Возможность не врать и не скрываться больше была сейчас словно глоток свежего воздуха, и Шон решил не сопротивляться неизбежному,- пожалуйста, не рассказывай. Он уедет, а я справлюсь с собой. Все будет в порядке.
Эрик кивнул. Немного помолчал, а потом, словно нехотя, добавил.
- Я слышал такое бывает с омегами... Влюбляются в телохранителей, когда те спасают им жизнь. Первобытный инстинкт. - он вздохнул и продолжил, - Физиология. Ты поэтому хочешь справиться с собой? Понимаешь, что все это несерьезно, да? То, то ты чувствуешь к нему... несерьезно?
Как было объяснить ему, что Шон тоже знал об этом инстинкте, тоже думал об этом и пришел к выводу, что нет, это не то. То же, что он ощутил к Беркхарду, началось до того, как случилась трагедия, до того, как он его спас, а теперь Шону и вовсе казалось, что все началось еще до того, как оба они появились на этот свет.
- Я хочу справиться с собой, потому что я замужем,- ответил Шон медленно и раздельно, будто взвешивая каждое слово,- потому что я принц и должен наследовать корону отца. Потому что это мой долг и потому что Фридрих любит меня.
- Значит все серьезно, Фанни? - допытывался Эрик, - Я знаю тебя, ты перечислил все причины, по которым тебе трудно и почти невозможно быть с ним. Но ты не сказал и слова о том, что не уверен, любишь ли его, так? Пожалуйста, ответь мне...
Шон поднял на него глаза и несколько мгновений смотрел на Эрика прямо и молча. Никогда до сих пор принц не ощущал такой острой потребности довериться тому, с кем в жилах у него текла та же кровь.
- Я люблю его,- ответил он наконец,- я понял это с первого взгляда. Еще до того, как все случилось. Я люблю его, как никогда не любил никого, даже Фридо.
Эрик кивнул, а потом взял Штефана за руки.
- Ну тогда ты должен сделать все, чтобы быть с ним. Потому что если это так, и ты упустишь свой шанс... твои чувства не изменятся, но ты обречешь себя на Мёрзлое Царство еще при жизни. Пока мы тут с тобой разговариваем, он уже на пути к аэропорту... и я бы на твоем месте не дал ему уехать сейчас. Потому что, видит Бог Прародитель, он тоже тебя любит, просто еще не понял этого.
Шон нахмурился. То, что говорил Эрик, было одновременно и пугающе, и волнительно и головокружительно прекрасно. Было именно тем, во что Шон так отчаянно хотел поверить - Никлас Беркхард тоже полюбит или уже полюбил его, ему просто нужно больше времени, чтобы это осознать. Но с другой стороны...
- Откуда ты это взял? - спросил Шон, и голос его дрогнул,- он хотел уехать, едва ступил на нашу землю. Он не сказал мне практически ни одного осмысленного слова. Он не хочет меня ни знать, ни видеть...
- Ты замужем. Фридрих носит тебя на руках с первого дня... почти не отпускает от себя. Как ты думаешь, он себя чувствует? - Эрик усмехнулся. - Фридрих чувствует, что Никлас его ненавидит, но не может понять почему. Равно как и Никлас не понимает, за что же они так сильно ненавидят друг друга. А ответ прост - оба ревнуют, но не признаются себе в этом по разным причинам. И именно поэтому Фридрих отправил Никласа домой даже не дождавшись окончания ужина. Сняли камеры, материал для новостей получен - все, отправляйся домой.
Шон помолчал еще секунду. Отправившись сейчас за Никласом, он рисковал выставить себя полным дураком. Шаг был из тех, которые принимают, не заботясь о последствиях, но последствия которых обычно непоправимы. Шон прикрыл глаза и выдохнул. Никлас Беркхард уезжал, как и хотел с самого начала. Он был на пути к своему дому, где его никто не ценил. Где его считали психом и потрепанным героем, колоссом на глиняных ногах и с пустотой в голове... В сущности, это был даже благородный поступок со стороны Штефана, как ни крути.
- Я поеду,- решительно проговорил он,- прямо сейчас, поеду за ним.
Он отпустил руки Эрика и двинулся было к выходу из зала, но остановился, вернулся к брату и порывисто обнял его.
- Мой маленький Эли,- прошептал он,- даже если ты сейчас ошибаешься, я так благодарен тебе за эти слова...
- Я никогда не ошибаюсь, - заверил его Элизабет. - Поверь мне, Фанни, никогда. - он прижал Штефана к себе еще сильнее, а потом разве что не оттолкнул. - Езжай, езжай скорее! Не опоздай.

@темы: Grimm

Comments

Ммм ) Момент истины, наверное, совсем близок... )
Очень буду ждать продолжения! )

[Wotton]

Момент истины - это который?))

Wotton, момент признания ) Особенно признания Ником наличия чувств к Шону.

[Wotton]

Ну я так и поняла) Нет, боюсь, до второго точно еще далеко))

Wotton, эх!
Но с другой стороны, это значит, что впереди еще много интересного )

[Wotton]

Это даа))

[Kimera]

Все-таки у Лиззи это Ж не спроста...
О-ей, что же будет дальше?

[Wotton]

Kimera, ты сегодня чрезвычайно подозрительна)) Что ты имеешь в виду?)

[Kimera]

Wotton, разлучить Шона и Фридо разве не цель его?

[Wotton]

В этой реальности Эрик любит Шона. Это пока не очевидно, но этим персонажем занимается моя коллега) да, он влюблен в Майзнера, но мотивы его не так однозначны)

[Kimera]

Wotton, ёперный театр! простите мне мой французский! Все еще драматичнее!

[Wotton]

Ну Эрик пока вообще чуть ли не самый драматичный персонаж))

[Mathilda Vandermar]

Kimera, воу воу!!! "Любит Шона" как брата, что важно! Никакого братского инцесту, а то прозвучало двояко.
И в Майзнера Эрик не влюблен, он его любит. Иначе бы давно уже забыл эту блажь и разочаровался, учитывая некие стороны характера Маззи...

но, чота, я заткнусь, пока все не заспойлирела :]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]]

[Wotton]

Само собой, как брата)) в этом мире он не как брата может его любить только в очень исключительных обстоятельствах))