[Wotton]

ПСоХ... эээ... драббл?... Сынок, не читай! Там - компромат.

Ноу sex before wedding revenge(с)


Большинство слухов, которые ходят о работниках Федерального Бюро Расследований – нелепые выдумки, вызванные к жизни либо глупыми полицейскими сериалами, либо просто – глупыми полицейскими, никогда не способными смириться с тем фактов, что у федералов и зарплата выше, и дела интересней, и возможностей больше.
Большинство слухов, которые ходят о работниках ФБР – глупые слухи. Большинство, но, разумеется, не все. К примеру, то, что невозможно проработать двадцать лет в отделе борьбы с наркотиками и не стать наркоманом самому, в девяносто случаев из ста было правдой.
Веске Хоуэллу не было никакого дела ни до статистики, ни до слухов – он был твердо убежден, что его проблема с наркотиками – результат вовсе не его работы в ФБР, а беспросветно-унылой жизни. Впрочем, то, что шестнадцать таблеток обезболивающего в день – это проблема с наркотиками, Хоуэлл признал лишь тогда, когда однажды забыл заветную оранжевую баночку дома, не имея возможности вернуться за ней. Таблетки он начал принимать после операции, сделанной в результате серьезного ранения несколько лет назад, и не бросил их даже тогда, когда необходимость в них отпала. В тот же день Хоуэлл думал, что выбросится из окна своего кабинета – такой нестерпимой была несуществующая боль. Как человек с медицинским образованием, ни дня не проработавшим в области медицины, он прекрасно осознавал, что не облегчить собственных страданий – значит не дожить до вечера, а облегчить – значит действительно признать, что он – наркоман, и что продолговатые белые таблетки – это не необходимое безобидное лекарство, а то зло, с которым он – агент Хоуэлл – отчаянно боролся согласно должностной инструкции.
Говорят, признание проблемы – первый шаг к ее решению, но Веска Хоуэлл, зная себя достаточно хорошо, сделал неутешительный вывод – даже осознавая свою проблему, он и пальцем не готов пошевелить ради ее решения – терпеть боль, хоть и фантомную, он был совершенно не готов – более того, перспективная цель избавления от зависимости – долгая, счастливая здоровая жизнь – а тем более моральная сторона вопроса – лицемерие, с которым борец со злом сам становится на его сторону – не особо его волнуют. Ему было вполне достаточно того, что жизнь его безболезненна. По крайней мере – физически.
Нельзя сказать, чтобы агент Хоуэлл страдал от каких-то серьезных моральных проблем – его жизнь слишком сильно при взгляде со стороны походила на сценарий к какому-нибудь малобюджетному фильму, ориентированному на фестивальных зрителей, что оставалось либо относиться к своим шаблонным сложностям философски, либо иногда поглядывать в небо, ожидая скорого конца света в образе огромного метеорита, от которого ему – простому одинокому мужчине «немного за сорок» - предстоит спасти мир. Агент Хоуэлл предпочитал первый вариант – в конце-концов, человек, преодолевший кризис среднего возраста (при продаже купленного в этот период Порше неустойка составила всего десять процентов), сидящий на обезболивающих опиатах, живущий в счастливом браке с домашним кинотеатром и имеющим груз довольно сомнительных, нечетких, но таких мучительных воспоминаний, может и поблагодарить судьбу за то, что все обернулось еще не так уж плохо. В конце концов, агент Хоуэлл был уважаемым человеком, с его мнением считались, ему поручали самые сложные и интересные дела, он стремительно шел на повышение… А что до здоровья – физического и психического – то при такой работе все равно сложно прожить долгую и счастливую жизнь. Собственно, Веска и не собирался этого делать.
Перед сном, если ночевал дома, он неизменно принимал свою обычную микстуру – полстакана скотча и три таблетки – без этого заснуть для Хоуэлла было практически неразрешимой задачей. Чтобы в голову не лезли лишние мысли, Веска отчаянно боролся с тишиной – в те долгие минуты, пока организм его воспринимал дозу импровизированного снотворного, агент Хоуэлл лениво переключал каналы телевизора в зачастую тщетной надежде наткнуться либо на старый вестерн, либо на ночной порно-канал, либо на выпуск новостей, в котором сообщили бы, что….
Сны ему по большей части не снились – вернее, он не запоминал их – иногда Веска просыпался в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем, иногда с полным ощущением неземного блаженства и умиротворенности и – к своему паническому стыду – испачканными простынями, но ни разу ему не удалось вспомнить, что же именно ему приснилось. Зачастую в течение дня к нему являлись смутные образы прошедшего сновидения – взгляд волей-неволей цеплялся за какую-то деталь окружающей обстановки, вызывая мучительное ощущение того, что еще чуть-чуть, и ты вспомнишь, но этого «чуть-чуть» всегда и не хватает – момент выскальзывает из сознания, как ниточка воздушного шара из пальцев, оставляя точно такое же чувство тягучей досады.
Разумеется, как настоящий американец, Хоуэлл время от времени боролся с мыслью о том, что пора обратиться за помощью к психоаналитику – он даже тайком попросил у одного коллеги телефон «проверенного, очень талантливого доктора», но во-первых, обладая пресловутым медицинским образованием в области психиатрии, к «работникам кушетки и языка» Веска относился более, чем скептически – если, конечно, за этой метафорой не скрывались представительницы более древней профессии, чем психоаналитики, а во-вторых рассказывать незнакомому человеку о том, что во сне у него иногда случается неконтролируемая эякуляция, а потом слушать разглагольствования о том, что «для мужчины без постоянной личной жизни, смотрящего на ночь глядя порнографический канал, это вполне нормально» и пытаться убедить его в том, что на порно-то канал он в результате своего телевизионного серфинга так ни разу и не наткнулся, Хоуэллу ну уж очень не хотелось.
Время от времени в голову забредала крамольная мысль о том, что самым лучшим психоаналитиком, другом и Суперменом, спасающим каждый раз, когда нужна помощь, являются белые продолговатые таблетки – в конце-концов, большинство людей неизменно ищут способ бороться с болью, так почему бы не выбрать самый простой?.. Дважды агент Хоуэлл выпивал подряд целую баночку опиатов, запивая их виски, но оба раза, сидя на коленях у унитаза и спасая свою никчемную жизнь, он думал о том, что, даже такая – в сущности неплохая и интересная – она лучше, чем стоящая за ее границей неизвестность.
Возможно, дело было в основном в том, что за этой границей, в этой неизвестности Веска боялся встретиться лицом к лицу с главным персонажем своих снов. В отличие от их содержания, его Веска к своему глубочайшему сожалению помнил более, чем отчетливо, и львиная доля его попыток бегства от реальности была – на подсознательном, естественно, уровне - связанна именно с этой навязчивой памятью.
Он никогда не смог – не решился бы – объяснить самому себе, почему память так упорно хранит черты того, кого Веска не видел уже двадцать лет, но человек этот (или все же не совсем человек) вновь и вновь возвращался в его сознание практически в виде навязчивой идеи – и Веска ровным счетом ничего не мог с этим поделать – иногда, сам того не сознавая, он выискивал знакомое имя и лицо среди рабочий отчетов, следил за сообщениями в средствах массовой информации, почти надеясь услышать хоть что-то о нем, при этом не зная, какая информация его порадует больше – о том, что тот тип арестован или убит, или наоборот…
Самым странным во всей этой ситуации было то, что агент Хоуэлл ничего, абсолютно ничего не помнил о событиях, связанных с этим человеком - будь он настроен чуть менее скептично, легко бы поверил в том, что когда-то давно его похитили инопланетяне и стерли у него память обо всех событиях, связанных с его персональным духом-преследователем. Единственное, в чем Веска был более или менее уверен, было то, что ранение, из-за которого пришлось делать операцию, в результате которой он подсел на опиаты, было им получено в тот же день, когда он потерял того человека из вида. Очнувшись после нее с глубокой потерей памяти, он и имени-то своего несколько дней не мог вспомнить, не то что обстоятельств, при которых он получил пулю - через пару недель память восстановилась почти полностью. За одним мучительным исключением...
Хоуэлл всегда приезжал на работу в начале десятого - долго спать по утрам он не любил, да и не мог - знакомая фантомная боль будила его ни свет, ни заря, приняв несколько таблеток, он вырубался еще на пару часов, но в восемь уже был на ногах. Тот день не стал исключением. Зайдя в свой кабинет, когда минутная стрелка едва перевалила за цифру один, Веска сразу заметил, что на письменном столе среди неразобранных накануне бумаг (бумажную волокиту агент чаще всего доверял своему секретарю, но та уже неделю как не выходила с больничного) покоится тонкая едко-синяя папка - и именно , пожалуй, ее цвет и заставил Хоуэлла насторожиться - обычно свежие дела приносили в темно-зеленых или желтых папках - в зависимости от места совершения преступления и степени его тяжести. Но синий цвет означал, что дело перенаправили из какого-то другого отдела - ФБРовцы, как дети - всегда шутили глупые полицейские - различают друг-друга только по цвету папок...
агент Хоуэлл подошел к столу и, едва коснувшись пальцами глянцевой поверхности папки, понял, что совершенно не хочет ее раскрывать - на него вдруг как озарение снизошло воспоминание о том, какой же отдел раскладывал свои документы в такого отвратительного цвета папки... отдел, занимающийся расследованием паранормальных происшествий - чудики, имеющие доступ к "Секретным материалам" и утверждавшие, что присутствовали при вскрытии инопланетянина. Хоуэлл неплохо знал нескольких парней из этого отдела - общаться с ними было совершенно невозможно. А уж тот факт, что их отдел решил обратиться за помощью к отделу по борьбе с наркотиками, да еще к самому агенту Веске Хоуэллу, явно ничего хорошего не предвещало.
Веска поколебался еще несколько секунд, потом все-таки взял папку - работа есть работа... Первое, что он увидел, подняв картонную обложку, заставило его вздрогнуть как от резкого звука выстрела - сердце ухнуло куда-то к полу, а по телу Вески пошли неприятные колючие мурашки. На первой же странице документов красовалась цветная и очень отчетливая фотография - словно неизвестный фотограф пробрался в сон Вески и самым наглым образом запечатлел главную звезду его видений. Вот он... Именно такой, каким был двадцать лет назад - темные, прямые волосы (Веска в одну секунду воспроизвел в памяти, какими мягкими они были на ощупь), туманные фиалковые глаза под тяжелыми загнутыми ресницами - Веска буквально кожей ощутил на себе их взгляд - насмешливо-снисходительный, томный, будто приглашающий "Возьми меня, если осмелишься..."; четкие, словно нарисованные черты белоснежного лица...
Агент Хоуэлл выронил папку - голова его буквально взорвалась приступом боли - таких вспышек с ним давно не бывало. Он судорожно потянулся к карману пиджака, дрожащими пальцами отвинтил крышку с баночки с лекарством, высыпал в рот несколько таблеток, прожевал, морщась от отвратительного крахмального вкуса - язык сразу онемел, но через несколько секунд голова немного прояснилась. Веска сел в кресло рядом со своим столом и снова взял в трясущиеся все еще руки папку. К документам и фотографии прилагалась подробная записка, написанная поспешным, но четким почерком давнего знакомого Вески - агентом Малдером. Тот писал, что отдел секретных материалов, занимавшийся расследованиями серии странных убийств в Лос-Анджелесе, вышел на этого человека, который, по не слишком достоверной информации, был членом организованной преступной группировке, организовавшей эти преступления - причем изначально казалось, что в делах не обошлось без вмешательства паранормальных сил - все жертвы были убиты, находясь в полном одиночестве в закрытых домах, ни на теле, ни внутри него не было обнаружено никаких повреждений - смерть наступала по непонятной причине - словно кровь просто останавливалась в жилах, не разорвав при этом ни одного, даже самого тоненького капилляра. "словно на них кастанули Авада-Кедаврой" - заканчивал свой рапорт Малдер - Хоуэлл болезненно поморщился - подобные метафоры он терпеть не мог - может, полиция и права насчет детского сада...
Однако, несмотря на раздражение, Хоуэлл понял, что метафора была довольно исчерпывающей.
Далее в отчете агента Малдера значилось, что в результате расследования выяснилось, что смерть наступала под действием какого-то препарата, похожего на яд какой-то экзотической змеи, которая уж точно не водилась в Калифорнии - яд этих рептилий представители некоторых восточных цивилизаций использовали как наркотическое средство - в малых дозах он вызывал реакцию, похожую на действие ЛСД, а в крупных - скоропостижную смерть. Благодаря успешному сотрудничеству их отдела и полиции Лос-Анджелеса, была установлена связь человека на фотографии и одного таинственного зоомагазина в Чайна-тауне, промышлявшего продажей чрезвычайно редких животных, и давно находящегося под наблюдением полиции - отсутствие прямых доказательств и даже, собственно, состава преступления мешало произвести обыски и аресты, но федералы занимались слежкой за обозначенным субъектом безо всяких зазрений совести.
Однако, когда выяснилось, что в смертях нет ничего таинственного, и это вовсе не инопланетяне остановили людям сердца, а змеиный яд - препарат вполне земной и материальный, было принято решение препоручить расследование отделу по борьбе с наркотиками. Малдер выражал надежду, что Хоуэлла заинтересует это дело, и он не откажется взяться за него.
Под отчетом стояла виза непосредственного начальника Вески - так что надежда Малдера была в высшей степени риторической...
Веска еще некоторое время посидел, разглядывая фотографию - судя по отчету, сделана она была совсем недавно - месяц, может, два назад. Однако человек, изображенный на ней, был слишком похож на воспоминания Вески - выходит, за прошедшие двадцать лет он ничуть не изменился?... Хоуэлл глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух через нос - ерунда какая - двадцать лет немалый срок, никто не сможет сохраниться так идеально, даже если прибегнет к помощи пластического хирурга. Наверняка, это какой-то другой человек - в конце-концов, все китайцы на одно лицо.
Убеждая себя в чем-то подобном, Веска чувствовал, что обманывает сам себя - конечно же, это не просто какой-то китаец. Это тот самый.
Чувство, которое теперь заполняло его изнутри, было похоже на то смутное узнавание, которое он испытывал и раньше, силясь вспомнить свои сны. Только на этот раз он зацепился за него куда крепче, чем раньше - теперь-то уж он его не отпустит... будет тянуть - медленно и осторожно - за тонкую. как паутина, нить воспоминаний и, может быть, в конце-концов...
Хоуэлл резко оборвал эту мысль - какого черта. Он ведь даже толком и закончить-то ее не в состоянии, не имея понятия, что потерял, бессмысленно начинать поиски, а Веска был отнюдь не уверен, что в его нынешней жизни ему не хватает осознания содержания смутной потери. Ведь от этого знания тупое неопределенное уныние может мутировать во вполне конкретное, затягивающее отчаяние...
Решено - он решительно откажется от этого дела, поручит его кому-то другому, а сам, возможно, возьмет отпуск... Съездит в Лас-Вегас, спустит пару месячных зарплат... Скоропостижно женится на какой-нибудь местной пьяной красотке и - черт его дери - наконец обретет личное счастье, бросит ради нее наркотики, опасную работу и дурацкие воспоминания, будет держать ее за руку, когда она будет рожать их первенца, научит дочь играть в бейсбол - потому что всегда хотел иметь сына, умрет от инфаркта в саду собственного дома в Нью-Хэмпшире, попадет в ад за свои грехи, но ни разу больше не испугается, оглядываясь назад на свою жизнь...
Веска снял трубку местного телефона и набрал номер шефа. Он ответил мгновенно, словно караулил трубку в ожидании его звонка.
- Мистер Саливан...- начал Веска, поправляя одной рукой слишком тугой галстук,- насчет того дела, что скинули на нас эти инопланетяне... - шеф ответил безмолвием, ожидая, пока Хоуэлл продолжит,- я подумал и решил...- он глубоко вздохнул, про себя без запинки повторив: "Я поручу его Шеффилду. Он отличный парень - справится!",- я возьмусь за него. Завтра же вылетаю в Лос-Анджелес...

***
Стыдно было себе в этом признаться, но самой большой мечтой его жизни была маленькая ферма где-нибудь в провинции Чхуань посреди бескрайних рисовых полей, где можно было бы жить вдали от людишек, встречаясь с ними только в случае крайней необходимости, разводить мутантов в вольерах и не думать о таких мелочах, как слежка федеральных агентов. Увы - мечты эти были запрятаны в подсознании слишком глубоко, чтобы давать о себе знать как-то более активно, чем в жарких предутренних кошмарах.
Слежка ФБР, впрочем, по степени влияния на его жизнь, значилась примерно в том же ряду, что и мечты о мирной жизни на родине. Иногда это изрядно досаждало - приходилось маскировать некоторые исследования, а пару раз - поспешно заметать следы, но в целом особыми неприятностями такое внимание со стороны федеральных агентов не грозило.
Каждое утро – в независимости от того, в одиночестве была проведена предыдущая ночь или нет – начиналось примерно одинаково – граф лично или при помощи подручеых проверял состояние всех долгосрочных эксперимнтов и фиксировал данные, затем отправлял в лабораторию – в последнее время он проводил так большую часть своей жизни. Раньше, конечно, он занимал куда более активную позицию – это отнюдь не мешало научной деятельности, но заключалась она в основном в полевых исследованиях – не лабораторных экспериментах, а экспериментах с личным участием. Граф обладал замечательной врожденной способностью – вступая в достаточно тесный контакт с представителем любого биологического вида, он мог впитать самые ценные и интересные его черты, сделав их своими собственными – это приносило несомненную пользу и дарило жизни графа неповторимое разнообразие – да и кто в здравом уме отказался бы, скажем, от того, чтобы без особых усилий со своей стороны получить, к примеру, способность пауков плести паутину. Подобный неравноценный обмен – граф, естественно, никогда ничего не оставлял взамен, а существо, развившее способности своей породы недостаточно сильно, рисковало лишиться их навсегда – весьма благотворно сказывался на умении графа вести любовную игру – он никогда не испытывал комплексов по поводу того, что такие изыскания вели к столь однообразным и прагматичным результатам. Очень редко он обращался к одному биологическому виду дважды – чаще всего одного контакта было более, чем достаточно, а проблем с разнообразием жизненных форм природа не испытывала.
Единственным и самым досадным исключением из этого правила оказался тот вид, о контактах с которых граф помышлял меньше всего – с человеком. Как предмет его исследования люди были скучны донельзя – от животных, как полагал граф, их отличала законодотельная способность и стремление слабых уничтожать сильных, противоречащее закону природы. Однако, в сексе законоддательство было ни к чему, и люди отличались необоримой заурядностью в этом плане – занимаясь этим животным делом, они стояли на несколько ступней ниже большинства животных.
И вот ведь угораздило…
Тот год граф запомнил, как один из самых провальных в своей жизни – как раз в то время он потерпел сокрушительный крах в одном из самых ценных начинаний своей жизни – если не сказать, самом ценном – отец поставил вопрос ребром – он берет воспитание крохи-внука – сына графа – полностью на себя. Потому что, как он тогда выразился, «Ты со своей неконтролируемой страстью к экспериментам, не постесняешься и над ним поставить один из них». Объяснять отцу, что во-первых, сын и так был эксперимнтом – самым важным и трудным, надо сказать – а во-вторых, он, граф, ни за что бы не сделал по отношению к нему что-нибудь, в чем может заключаться хотя бы малая доля опасности. Софу был непреклонен.
Разочарованный буквально в самых лучших чувствах, граф поспешил покинуть Азию – один из университетов Соединенных Штатов как раз предложили ему гранд на проведение исследований в области генной инженерии, и Ди отчаянно уцепился за это предложение. Желание продолжать прежние эксперименты как отрезало – ничто больше не представляло интереса, как раньше. Накопленный опыт был, несомненно, ценен, но после подобного разочарования, граф находил в себе силы заниматься только лабораторно-теоритической наукой.
В эти исследования он погрузился с головой – от отца он больше не получал вестей, да и сам не стремился связываться с ним. Медицинский факультет университета, в котором он теперь работал, обладал достаточной научной и приборной базой, чтобы не испытывать проблем с исследованиями, и граф свел всю свою жизнь к ним, буквально поселившись в лаборатории.
А потом в его жизни неожиданно появился тот проклятый человечишка.
Граф очень отчетливо помнил их первую встречу – студент старшего курса, решив на спор с членами университетского братства пробраться в одну из лабораторий и разжиться амфитаминами, конечно, понятия не имел, что таинственный китайский ученый, о котором по всему факультету ходило столько разнообразных слухов, предпочитает составлять отчеты по прошедшему дню поздним вечером, не выходя из лаборатории. По большому счету, он не знал, что пресловутый китайский ученый в этой лаборатории практически живет.
Отчеты в тот вечер граф так и не начал – как только коридоры здания факультета опустели, он, проходя по ним и вслушиваясь в собственные гулкие шаги, неожиданно нос к носу столкнулся с собственным одиночеством, от которого раньше никогда не страдал. Осознание никчемности собственной жизни – пусть и весьма иллюзорное – буквально накрыло с головой, и время в лаборатории в тот вечер граф проводил за самым постыдным занятием, которое мог только придумать – за жалостью к себе и горькими беззвучными слезами. Имено в таком виде студент Веска Хоуэлл его и застал. А, застав, и не успев толком разобраться, кто же перед ним, быстро предложил «милой мисс» свою посильную помощь. Застигнутый врасплох, в первые несколько секунд граф прикидывал, какой способ убийства достаточно жесток и болезненен, чтобы быть достойным примененным в этот момент. Решение принять он не успел – человек мягко взял его за руку и, продолжая нести успокаивающую чушь о том, что «такой красивой девушке совершенно не идут слезы, и, если бы он мог ее утешить хоть как-то, то оказался бы самым счастливым парнем в мире», явно вознамерился его поцеловать.
Совершенно неожиданным для себя образом граф не стал сопротивляться – план суровой расправы над наглецом созрел в его голове мгновенно – вот еще пара секунд, и он сообщит ему, что вице-президент университетского братства только что совершил поступок, за который его скорее всего публично исключат из его рядов и заклеймят вечным позором – поцеловал парня. Вот еще секунда… и еще…
От представителей других биологических видов людей – как отметил в тот момент для себя граф – отличала исключительная способность по значению заменять вполне законченный половой акт простым поцелуем. И тот поцелуй с вице-президентом унивеситетского братства был самым продолжительным и похожим на половой акт в его жизни.
Когда Веска Хоуэлл наконец отпустил его, граф где-то в глубине души крепко сожалел о том, что не родился человеческой женщиной. Привычку к паническому бегству он, судя по всему, воспринял у одного из своих предыдущих партнеров – и это было хоть и не самое приятное, но вполне полезное приобретение – из лаборатории граф просто сбежал.
Инцидент, казалось, был исчерпан и не стоил более внимания – как и изначально, впрочем, и через пару дней граф даже решился снова появиться в университете, но во дворе под деревом, куда он иногда выходил в хорошую погоду с папкой документов, его перехватил тот самый студент и – о ужас! – на веду у всего факультета начал спрашивать, почему «ты сбежала от меня, красотка?!» Выглядело это так, словно Веска действовал по правилам очередного пари – заручившись с «братьями», что устроит своей «случайной ночной подружке» публичную сцену. Ну не мог граф поверить в то, что все два дня, пока он не появлялся в здании факультета, Хоуэлл пытался выяснить, что же за таинственную незнакомку он спас от тоски. А на деле, как выяснилось, все обстояло именно так.
Выслушав пламенную речь, граф хотел снова поспешно ретироваться, но Хоуэлл буквально отрезал ему все пути к отступлению – он почти прижал его к дереву, требуя объяснений.
- Если я тебе не нравлюсь, красотка, так мне и скажи! – выкрикнул он на весь двор – впрочем, все, кто здесь собрались в этот большой перерыв – то есть почти все студенты и преподаватели – и так уже смотрели в их сторону.
Граф зажмурился, словно ожидая, что за выкриком последует удар, но потом резко распахнул глаза и глянул на Веску с такой холодной злобой, что тот отшатнулся.
- Я не красотка,- выговорил он очень четко – так, чтобы не только Веска, но и остальные сомневающиеся убедились в том, что голос этот принадлежит особи мужского пола,- и ты мне нравишься.
Как он и Веска Хоуэлл, не смутившийся перед лицом вечного позора по совершенно непостижимым причинам, оказались в тот вечер (день? Ночь?) в постели, граф помнил смутно. Кажется, после второго часа громкого выяснения отношений – чего он от себя уж никак не ожидал – Ди оказался перекинутым через правое плечо студента и транспортирован таким образом в комнату общежития. В общем, вышло все как в дневных молодежных сериалах – любовь с первого взгляда и все такое прочее…
Лежа на довольно сомнительной чистоты и удобства кровати, слушая, как шумно дышит во сне абсолютно вымотанный Веска, граф думал о том, что ни под каким видом не расскажет ему о том, кто он, откуда взялся, а уж тем более – о богатом опыте исследования биологических видов и наличае сына. Он вообще надеялся, что к утру Веска, опьяненный непонятным животным порывом в его сторону, протрезвеет и, держась за раскалывающуюся голову, выгонит его прочь – граф мог бы уйти и самостоятепльно, конечно – он никогда не интересовался мнением партнера по постели, но на этот раз, похоже, он перенял от биологического вида homo sapiens то самое, что единственное отличало его от всех прочих – способность усложныть себе жизнь ненужными законами, противоречащими законами природы.
На утро Веска объявил, что ему плевать на братство, косые взгляды и разбитое мамочкино сердце, когда она узнает, что ее единственный сын оказался геем, и он настаивает, чтобы Ди с ним встречался.
Значение слова «встречаться» Ди понимал не до конца – и дело было даже не в несовершенном знании языка. До сих пор во взаимоотношения, связанные с длительным общением, ведущим к сексу только в далекой перспективе, он ни разу не вступал и не особо рвался – особенную остроту проблема построения прочных личностных отношений приобрела после выходки отца и расставания с сыном, и потому теперь, получив такое предложение, Ди испугался – и даже не стал скрывать этого перед самим собой.
В своем паническом смятении Ди снова спасался бегством – спрятавшись от Вески и всего остального мира в укромном месте, он несколько дней провел в тяжелых раздумьях – конечно, люди были биологически неполноценным видом, уничтожившим всю его популяцию, заслуживающим только разрушения и немедленной мучительной смерти, но предложение Хоуэлла неожиданно отодвинуло на задний план тот факт, что он был человеком – перед Ди впервые в жизни стояла возможность свободного выбора несвободы, и это ощущение отчего-то будоражило и не давало покоя.
По истечении нескольких дней граф решился. Возвращаясь в общежитие, он панически боялся, что за те дни, что его не было, Веска передумал ломать себе жизнь и репутацию, и Ди обнаружит его в постели с какой-нибудь девушкой.
Но все обернулось совсем иначе. Граф и правда обнаружил его в постели, но одного и не в самом приглядном виде – похоже, решив, что получил отказ, Веска все-таки пролез в лабораторию и достал то, за чем приходил и в прошлый раз. На его организм наркотические средства действовали не слишком сильно – сказывалось почти спортивное здоровье - но эффект от них обыл более длительный, чем обычно.
Столкнувшись с таким проявлением реальности, Ди сперва не растерялся – он все-таки долго работал с этими препаратами, и знал, как после них нужно приводить пациента в чувства – пациент, однако, оказался до ужаса упрямым, и в чувства приходить не хотел – граф с трудом верил, что за те несколько дней, пока он отсутсвовал, Веска успел полностью отчаяться и решиться фактически на самоубийство, но чуть-чуть промахнуться с дозой… В попытках разобраться в этой странной ситуации он вскоре понял, что несколькими оказались сорок три дня, а для людей этот ничтожный промежуток времени очень длителен. Несмотря на столь очевидное объяснение, Ди был потрясен до глубины души – для него осталось совершенно непостижимым, почему Веске Хоуэллу вообще вздумалось страдать о парне, с которым он и знаком-то был всего ничего, и переспал всего единожды – подсознание в связи с этим настойчиво интересовалось, а не подхватил ли сам Ди от партнера эту пугающую способность влюбляться с первого взгляда. Плачевные результаты этого необдуманного поступка были на лицо, и графу совершенно не хотелось повторять опыт человека.
Он решил бежать – потому что страшные симптомы начали, как ему казалось, по-тихоньку проявлять себя – находясь вдали от Хоуэлла, которого в результате серьезной передозировки амфитаминами поместили в местный лазарет, граф ощущал нечто, похожее на наркотическую ломку – не мог ни есть, ни спать, и думал лишь о том, чтобы увидеть Веску – однако, Ди не любил быть зависимым, и с этой своей болезнью решил бороться самым действенным из известных ему способов.
Он хотел исчезнуть тайно, не обменявшись с Веской ни единым словом – отчасти потому, что боялся этой встречи, боялся, что, увидев Хоуэлл, просто не сможет уйти. Однако, промучившись еще день, пришел к выводу, что уйти молча – значит сделать свое заболевание хроническим.
Когда Ди пришел к Веске, того буквально только что выписали из больницы. Он встретил графа так, словно и не было между ними ничего, и в больницу он попал вовсе не из-за попытки самоубийства. В сущности, это решило дело. Ди, который так боялся, что Веска начнет умолять его остаться, столкнувшись с холодной реакцией на свое появление, понял – Хоуэлл в больнице был излечен не только от передозировки, но и от того, вирус чего все еще оставался в организме самого Ди. Ему даже не хотелось разговаривать теперь с Веской – и к черту опасность развития хронической стадии. Кинув Веске на прощание «Я уезжаю, прощай», Ди и правда уехал. После всего произошедшего он на некоторое время даже вернулся к полевым исследованиям – они могли отвлечь его от мыслей о кажущейся неизлечимой болезни, хотя бы на короткое время. От Вески он получил через некоторое время лишь одно известие – в какой-то газете писали, что выпускник Мед. Академии Хоуэлл пытался застрелиться, но неудачно (хотелось бы Ди знать, кто из корреспондентов счел несостоявшуюся кончину студента неудачей). На этом в этой сложной и тяжелой для себя истории граф поставил точку.
Теперь им овладела новая идея – он в полной мере проникся наследием своих генов, говоривших ему о том, что человечество – зло, и люди несут лишь страдания и смерть, и все свои силы направил на месть человечеству. О Веске Хоуэлле он теперь вспоминал только как о составляющей части этого человечества, и осознание это было уже само по себе приятной местью.
Ди был совершенно точно уверен – о нем агент Хоуэлл уже и не вспоминает. И это было к лучшему – погибнув от его руки, человек умрет ради благой цели ди, а не из-за его старых обид.

***

Детектив Оркотт держал в руках ярко-синюю папку с таким видом, будто это была священная реликвия, за которой он как Индиана Джонс охотился уже много лет.
- Это оно! я наконец-то нашел его, представляешь!.. - голубые глаза светились совершенно детским восторгом, и его собеседник - юный китаец - совсем еще мальчик, кажется, на десять лет моложе самого Оркотта - улыбнулся снисходительно-взрослой улыбкой.
- Какой вы смешной, Кристофер...- имя его китаец произносил медленно и четко, как волшебное слово на непонятном языке,- я не знал, что вам можно выносить файлы из здания Федерального Бюро...
Оркотт посмотрел на него смущенно - короткое замечание китайца умерило его пыл, и он ответил чуть рассеянно:
- Нельзя... Но я не мог позволить этим бумагам оставаться в архиве, понимаешь! - он уселся на диван, положив папку себе на колени и сложив руки на ее обложке. Китаец устроился рядом, пододвинув низкий столик с расставленными на нем чашками, чайником и тарелочкой пирожных.
- Понимаю,- тихо ответил он, больше не глядя на детектива,- но ведь вас могут наказать за это, Кристофер...
Детектив Оркотт бросил на собеседника быстрый немного удивленный взгляд.
- Не... не волнуйся об этом...- он улыбнулся собеседнику,- это дело, которое отчасти вел мой брат... Его последнее дело - после него он отправился... Ну... ты знаешь.
- Знаю,- мягко кивнул юноша, но Оркотту показалось, что выражение его фарфорово-спокойного лица неуловимо изменилось - словно он из вежливости не хотел показывать, что слова детектива его задевают.
Оркотт выдержал короткую паузу, давая собеседнику сказать что-то еще, но, не дождавшись его реплики, медленно открыл папку.
Пока он читал, его собеседник сидел рядом практически неподвижно и не глядя в его сторону, лишь время от времени поднося к губам пиалу с чаем. Впрочем, Оркотт, погруженный в изучение документов, не обращал на него никакого внимания, иподнял глаза на китайца, лишь дойдя до последнего листка - вырванного из каого-то ежедневника и исписанного мелким четким почерком.
- Смотри, Ди,- Оркотт вытащил листок из папки и поднес его к глазам,- это, похоже, страница из дневника... Или что-то в этом роде.
- ...агента Вески Хоуэлла,- совершенно ровным тоном закончил за него Ди, не отрывая взгляда от чашки.
Кристофер удивленно сморгнул.
- Верно...- он перевернул листок, силясь найти на нем хоть какую-то подпись,- но откуда...
- Моя семья тоже была замешана в этом деле,- спокойно отозвался Ди, но в глубине его нечеловечески-лиловых глаз Кристофер заметил какое-то душевное движение - а, может, просто показалось.
- Я и забыл,- Оркотт чувствовал себя уже совершенно не в своей тарелке - так, словно хищение документов из архива уже было раскрыто, и он теперь держал за это ответ перед начальством.
В комнате повисла неловкая пауза. Китаец отставил чашку и еще некоторое время смотрел в сторону.
- Крисофер... Ну читайте же,- неожиданно выпалил он с видом мальчиши, которому не терпится получить результаты контрольной - хорошие или плохие - неважно, лишь бы получить...
Оркотт расправил листок, хотя он и не был мятым и, откашлявшись, принялся читать.

...я наконец-то все вспомнил! Это пришло, как озарение, как яркая вспышка. Стоило мне встретить этого мальчишку, воспоминания вернулись ко мне, обрушившись, как лавина. И в них - ты... Только ты... Хрупкий, порывистый, почти всегда какой-то напуганный, такой непередаваемо печальный. Ты, убегающий от меня раз за разом... Ты, о ком я думал с самой первой встречи - ради кого сочинил дурацкую историю о пари братства - как иначе я мог, не вызвав твоих подозрений, проникнуть в лабораторию, за которой до этого наблюдал чуть ли не месяц?.. Ты, оставивший меня сперва на пару дней, потом на полторамесяца и наконец исчезнувший вовсе. Ты - тот, кого я все эти годы видел во сне. Ты, из-за кого я получил это ранение - вернее, сам нанес его, пытался прострелить свою пустую башку, лишь бы выгнать из нее тебя.
Мальчишка так похож на тебя. Но лишь внешне - увидев его, я сразу понял, что это не ты. Он отведет меня к тебе, и я наконец-то столкнусь со своими снами лицом к лицу. Я наконец-то смогу запомнить их и - черт возьми, кто знает - возможно, ухватить и перетащить в реальность.
Пистолет заряжен - я знаю, что если понадобится, я не промахнусь на этот раз - больше нет. Надеюсь только, что патронов хватит на нас обоих.

Оркотт, закончив чтение, отложил листок и несколько секунд смотрел в одну точку прямо перед собой.
- Он просчитался,- тихий голос китайца вывел его из нвольного оцепенения, и Оркотт удивленно посмотрел на него - который уже раз за вечер.- тот, кому написано это письмо, просчитался. Он думал, что сможет излечиться от своей болезни - если не наукой, то хотя бы временем, но так и не излечился... Он подстроил все это - убивал тех людей, добился перевода дела в отдел Хоуэлла. Он ждал его, зная, что Хоуэлл обязательно придет - так или иначе, но придет... Он хотел излечиться, но не таким способом, как в прошлый раз - простая встреча и пара брошенных слов не помогли, а он знал - если разозлить Веску, он сделает решающий выстрел, а потом, скорее всего, отправится следом. У каждого из них был свой мотив и свое бремя, но они оба хотели одного. Быть вместе или не быть вовсе - как равносильные варианты... Но я просчитался. Не учел, что смерть - это гарантированный выход лишь для людей...
Несколько секунд Оркотт смотрел на Ди, не отводя широко распахнутых глаз.
- Но откуда... Откуда ты это знаешь, черт побери?! - наконец в сердцах поинтересовался он.
В ответ юноша лишь тонко печально улыбнулся.




 

запись создана: 11.10.2008 в 20:52

@темы: ПСоХоз